Живое воображение порой сущее проклятие.
Из кастрюли поднимается пар, вода бурлит, точно в адовой бездне. Олли добавляет щепотку соли и поднимает несчастное ракообразное.
— Нет! — кричу я и бросаюсь к нему со скоростью гоночной машины. — Не надо!
Оказываюсь лицом к лицу с омаром. Его усики отчаянно шевелятся, и мне кажется, бедняга всхлипывает. В кастрюле весело побулькивает вода.
— Кэти, — терпеливо говорит Олли, — пожалуйста, отойди от плиты.
— Но это варварство! Мы не можем его убить!
— Это будущая закуска к ужину. Сомневаюсь, что гости захотят есть омара живым.
— Может быть, купим дыню? Ну или что-нибудь еще, что не придется убивать.
Омар явно кивает.
— Дыня никого не впечатлит, — возражает Олли, помахивая омаром над плитой. — Если я не ошибаюсь, мы должны удивить этих старых козлов. Свежий омар — наилучшее решение.
Он прав, но сейчас мне все равно. Я знаю, что не могу бросить беспомощное создание в кастрюлю с кипятком. Не могу!
— Олли, ты посмотри на него, — прошу я. — Ему же страшно.
— Не очеловечивай его, — строго говорит Олли. — Это тебе не «Скотный двор». Омар — еда, а не домашнее животное.
— Олли, ну пожалуйста! — Я на грани слез. — Я не могу сварить живое существо, которое смотрит на меня. Ради Бога, не надо.
— О Господи… — Олли устало опускает омара. — Все покойные шеф-повара сейчас переворачиваются в гробу, учти.
— К черту шеф-поваров. — Я начинаю успокаиваться, и омар, несомненно, тоже. — Иначе мне будут годами сниться кошмары, и я точно сделаюсь вегетарианкой.
— Значит, нарежем дыню. — Олли вздыхает. — Остается одна маленькая проблема…
— Да? — Я испытываю невероятное облегчение.
— Что, по-твоему, нам теперь делать с девятифунтовым омаром?
— Разве нельзя выпустить его в море?
Олли смеется.
— Он ведь не из моря, а с рынка. А поскольку сейчас уже половина второго, — мой друг смотрит на свои громадные спортивные часы, — я не успею отвезти его обратно.
— Не волнуйся, Кусака, ты не вернешься на рынок, — говорю я омару. — Я выпущу тебя в море.
— Кусака? — Олли фыркает. — Ты спятила?
Я сердито смотрю на него.
— Между прочим, это не я собиралась сварить его живьем.
Он жмет плечами.
— Понятно. Но все-таки что теперь делать? В Илинге нет моря.
Я торопливо думаю.
— Мы подержим Кусаку здесь, а потом отвезем к морю. Главное, чтобы Джеймс не заметил.
— Что значит «мы»?
— Ты притащил омара сюда. Значит, ты к этому причастен.
— Я вообще-то собирался его приготовить, а не изображать активиста «Гринпис», — ворчит Олли, кладя Кусаку в раковину. — Где ты собираешься прятать эту огромную тварь?
Я наполняю ванну и сыплю в воду побольше морской соли — Кусака может чувствовать себя как дома. Осталось задернуть поплотнее занавеску — и готово. Надежное убежище для омара, спасенного от ужасной смерти.
Джеймс ни за что не догадается.
Пока мой новый питомец устраивается, я бегу в магазин за дыней и ветчиной. Ношусь с рекордной скоростью, минуя безумных домохозяек. Когда я возвращаюсь домой, Олли уже окружен сковородками и кастрюлями. На кухне витает божественный аромат.
— Ты просто гений, — говорю я, окуная палец в сливочный соус. — Это же прекрасно…
— Руки прочь! — Олли стукает меня по костяшкам деревянной ложкой. — Мне нужен еще час. Потом я отвалю, а ты сделаешь вид, что весь день вкалывала на кухне не разгибаясь.
— Я у тебя в долгу, — горячо говорю я. Олли, благослови его Господь, даже накрыл на стол, и столовая выглядит точь-в-точь как на странице журнала.
— Не беспокойся, я не дам тебе об этом позабыть. — Олли бросает на сковородку тонко нарезанное филе. Мясо шипит и скворчит. — У меня целая пачка контрольных работ, которые нужно проверить…
— Все, что угодно! Ты буквально спас мне жизнь.
— Да уж, — соглашается Ол, посыпая мясо перцем. — Но сейчас речь не об этом. Убери руки! — Он снова отгоняет меня от плиты. — Ты только мешаешь. Лучше сходи в магазин и купи какую-нибудь обновку. Когда вернешься, я уже уйду, и ты сможешь притвориться, что сама управилась с работой и одновременно умудрилась прихорошиться.
Если сегодня я сумею добиться успеха, это стоит любого количества контрольных работ. Послав другу воздушный поцелуй, я охотно выскакиваю из кухни.
Пару счастливых часов я провела в торговом центре, где съела гамбургер и всласть побродила в отделе любовных романов, убеждая себя, что это оптимальный рынок сбыта для Джейка и Миландры. Затем принимаюсь за серьезное дело — ищу подходящий костюм для сегодняшнего вечера. Нужно приобрести что-нибудь в духе Лоры Эшли — цветочный узор и бархатная подкладка, — но у меня просто недостает сил. В конце концов я покупаю зеленые брюки клеш и мягкий серый свитер с глубоким вырезом — он выглядит и элегантно, и сексуально. А еще — прорву браслетов и ожерелий, после чего иду в парикмахерскую, где мне моют и сушат волосы. Конечно, я твердо намерена спасти Кусаку, но перспектива принимать ванну вместе с ним меня не прельщает. Что-то зловещее есть в том, как он смотрит на человеческие конечности. Слава Богу, Джеймс принимает душ в гольф-клубе. Подозреваю, что он предпочел бы Кусаку в своей тарелке, а не в джакузи.
Я возвращаюсь домой в шесть, чертовски довольная собой. Волосы уложены озорными кудряшками, сумки с обновками приятно оттягивают руки, и в кои-то веки визажистка в салоне поработала на славу. Я останавливаюсь перед зеркалом и пристально изучаю свое лицо, а потом слюнявлю палец и стираю зеленовато-золотистые тени с век. Я, разумеется, хочу предстать перед Джулиусом Милвардом и компанией во всем блеске, но не стоит перегибать палку. И потом, не желаю в очередной раз выслушивать от Джеймса, что Софи всегда выглядит так естественно и свежо. Будь у меня домработница, неограниченный кредит на одежду и необременительная работа в художественной галерее, я бы тоже была свежа и бодра. Но поскольку мой класс скорее похож на Бейрут, чем на Бейсуотер,[7] неудивительно, что я, так сказать, слегка потрепана по краям… Впрочем, когда я пытаюсь объяснить это Джеймсу, он неизменно отпускает саркастические комментарии по поводу бесконечных школьных каникул и рабочего дня, который заканчивается в половине четвертого.
Вешая куртку и заходя на кухню, я напоминаю себе, что, если бы дуре Софи приходилось ежедневно иметь дело с подростковой апатией и буйством гормонов, она бы живо увяла. Зато я быстрее всех в Западном Лондоне набираю эсэмэски и знакома с новейшим молодежным сленгом. Буквально держу руку на пульсе времени.
На кухне пахнет божественно — а главное, Олли прибрался и все буквально сверкает. На столе лежит лист бумаги с длинным перечнем инструкций. Я быстренько их просматриваю и заглядываю в сковородки, чтобы наверняка знать, с чем имею дело. Филе под соусом, молодая кукуруза, горошек пополам с морковью и ароматный рис, который осталось только разогреть. В холодильнике на тарелках разложены ломтики дыни и пармской ветчины; в серебристой посудине побулькивает потрясающий шоколадный мусс. Он настолько соблазнителен, что я с трудом удерживаюсь, чтобы не влезть в него немедленно.
Чтобы поздравить себя с окончанием трудов, я наливаю бокал белого вина и следую инструкциям. Вскоре кастрюли и сковородки уже стоят на плите, из динамиков раздается нежное воркование Норы Джонс, а на каминной полке романтически мерцают толстые белые свечи. Празднуя победу, я допиваю вино и иду в ванную переодеваться. Такое ощущение, что я возлежу на облаке. Все пройдет прекрасно.
— А ты веди себя тихонько, — говорю я Кусаке, сбрасывая старые джинсы и свитер.
Кусака смотрит на меня крошечными глазками. Он вообще не особенно разговорчив. С одной стороны, я лишена приятного собеседника, а с другой — абсолютно уверена, что он себя не обнаружит. В ответ омар шевелит усиками и весело хлопает клешней по воде.