— Доброе утро, — бодро говорит Фрэнки. — Ну и физиономия у тебя…
Неудивительно — я на редкость мерзко себя чувствую. Не отвечаю, потому что язык словно приклеился к нёбу. Зато Фрэнки умыт, бодр и свеж, глаза ясные, как у младенца. Просиди я целый год в ванне с лосьоном, мне и то не выглядеть настолько свежей, особенно после пьянки накануне.
Похоже, у геев свой бог.
Я закрываю глаза и молюсь, чтобы все это оказалось страшным сном. Через минуту я проснусь рядом с Джеймсом, который предложит мне поход в спортзал вместо очередного сандвича с беконом.
Открываю глаза, но удача явно не на моей стороне. Я действительно лежу в гостевой спальне у Олли, в одной постели с геем. То, что произошло вчера, — не сон.
Блин.
Кэти Картер достигла дна.
— Доброе утро! — Дверь распахивается, и на пороге появляется Олли, а за ним бежит Саша. В комнату вплывает запах бекона, и, несмотря на чудовищную головную боль, у меня просто слюнки текут. Олли прекрасно знает, как я люблю сандвичи с беконом, и не одна наша попойка заканчивалась тем, что мы на пару готовили и поглощали целую груду сандвичей. Он станет прекрасным мужем, пусть даже впору удавить его за то, что он остается бодрым после многочасового кутежа. Ни один нормальный человек, выпив столько спиртного, не в состоянии быть наутро таким жизнерадостным.
— Как ты себя чувствуешь?
— Ха, — отвечает Фрэнки, садясь и натягивая одеяло на грудь (на которой нет ни волоска). — Ты только погляди на бедняжку. Видал я трупы и покраше.
— Все так плохо, детка? — сочувственно спрашивает Олли, ставя сандвичи на подоконник и безжалостно отдергивая занавеску. Даже английская погода решила сыграть со мной дурную шутку — комнату заливают ослепительные солнечные лучи. Дракула, застигнутый рассветом, и то бежал бы не столь поспешно, как я ныряю под одеяло. Такое ощущение, что мозг пытается покинуть черепную коробку. Вдобавок я страдаю от изжоги. Если бы одиннадцатиклассники видели меня сейчас, они бы на всю жизнь зареклись пить. На моем примере можно прочесть отличную лекцию.
Олли стаскивает одеяло с постели и машет сандвичем перед носом.
— Что толку прятаться? Надо встать и встретить новый день.
— Отвяжись, сукин сын.
— Съешь меня, съешь меня! — дурашливо пищит Олли, продолжая размахивать сандвичем. Я не в силах устоять против соблазна. Держу пари, что Миландра бы удержалась. Но я, к сожалению, не хрупкая романтическая героиня, а толстушка Кэти Картер, женщина из плоти и крови, которая страдает от адского похмелья и вдобавок сознает, что загубила свою жизнь. Несмотря на урчание в животе и муки, которые доставляет разбитое сердце, я начинаю хохотать.
— Мне что, нельзя хотя бы умереть спокойно? — жалобно спрашиваю я. — Ну ладно, давай сюда сандвич. А лучше два.
— А я не буду, — вступает Фрэнки, будто ему предлагают жареных червей, а не вкуснейшую датскую ветчину. — Никаких углеводов.
— Значит, нам больше достанется, — бодро заявляет Олли, бросает кусочек ветчины Саше, и мы удовлетворенно жуем. — Теперь тебе лучше? — спрашивает он наконец.
Я киваю, и мозг при этом движении чуть не вылетает из головы. Олли прекрасно знает, как бороться с моим похмельем. Никто не умеет заботиться обо мне лучше старины Ола, хотя я еще не простила его за вчерашнее.
Доев сандвичи и осушив несколько кружек чаю, я начинаю постепенно обретать человеческий облик. Конечно, весь день придется сидеть на таблетках, но ко мне по крайней мере вернулось зрение и речь. Скоро я потащусь обратно в Илинг, поунижаюсь перед Джеймсом, и все наладится. Конечно, он немного поворчит, но в конце концов успокоится. Люди склонны ошибаться.
— Э… отличная идея, — с сомнением говорит Олли, когда я делюсь с ним своим хитрым планом. — Но может быть, лучше немного подождать? Джеймс вчера был не в духе.
— Не в духе? — восклицает Фрэнки. — Да он просто кипел от ярости. Слава Богу, я успел спасти Кусаку.
— Вообще-то он предназначался для стола, — напоминает Олли, — и, возможно, мы сократили бы количество проблем, сварив его. Теперь эта тварь плавает у меня в ванне, как Клеопатра.
— Та баба чуть не рухнула, когда увидела омара у себя в сумочке. Я думал, что сейчас ее муж врежет Джеймсу, — продолжает Фрэнки. — Но Кусака ни в чем не виноват. Ему просто было любопытно.
— О да, виноват вовсе не Кусака, — мрачно говорю я.
— По-твоему, я виноват, что Джеймс придурок? — Олли сердито ерошит волосы. — Ну надо же. И как ты до этого додумалась?
— Ты ведь меня понял. — Я выползаю из постели и мельком смотрю в зеркало. Брюки помялись, макияж как у Элиса Купера, ноги будто резиновые, а выражением лица можно пугать маленьких детей, но тем не менее я полна решимости вернуться домой и, так сказать, вылить бочку масла на бурные воды. Ведь Джеймс любит меня. Однажды, когда состаримся и поседеем, мы посмеемся над случившимся. Если уж я терплю унижения от Корделии, то, несомненно, сумею пережить выволочку от мужчины, которого обожаю.
— Ты чокнулась. — Олли качает головой. — С ума сошла. Тебе повезло, что ты вчера вырубилась, честное слово. Джеймс был готов тебя убить.
Ну ладно. Значит, Джеймс жаждет крови, желательно — моей. Я знаю, насколько важен был для него вчерашний вечер, — ничего удивительного, что он слегка рассердился.
— Слегка? — переспрашивает Олли, когда я произношу это вслух. — Да он вышвырнул тебя из дома! Как думаешь, почему ты здесь? Поверь, будь у нас выбор, мы не стали бы запихивать в такси пьяную девицу, да еще наблюдать, как она блюет.
Честно говоря, мне даже не пришло в голову задуматься о том, почему я не дома. Как только у меня неприятности, я неизменно оказываюсь у Олли. Я напиваюсь, а он за мной ухаживает — так было всегда. Проснуться у Олли — естественное продолжение бурной ночки.
— Что, Джеймс очень разозлился? — спрашиваю я. Все равно что спросить, вправду ли Земля круглая. Кэти все портит — Джеймс злится. Практически закон физики.
— Разозлился? Да он был вне себя. Особенно когда тебя вырвало на коврик в ванной, — отвечает Фрэнки.
Я холодею. Джеймс обожает этот коврик. Он месяцами подбирал нужный оттенок и фактуру. Лично мне кажется, что этот коврик чертовски колючий, но, в конце концов, Джеймс для того и нужен, чтобы мною руководить, — что я знаю о стиле?
— Столько шуму из-за коврика… — Олли явно озадачен. С его точки зрения, ковры существуют, чтобы в них скапливались крошки и всякий пух. Иногда ковры пылесосят, если очередной девушке надоедает грязь, но вообще-то они созданы для того, чтобы по ним ходили, а не для того, чтобы над ними тряслись.
Фрэнки поднимает бровь.
— Детка, ты уверена, что он не гей?
Я молчу. Конечно, Джеймс не гей. Если мужчина редко хочет секса и обожает украшать свою квартиру, это еще не значит, что он голубой. Если бы я была стройнее, мы бы, наверное, не вылезали из постели. Если только геи любят домашний дизайн, то кто же все эти мужчины, которые по выходным наводняют «Икею»?
Впрочем, не знаю, кем надо быть, чтобы в выходные тащиться в «Икею».
— Поеду домой и попрошу прощения, — отвечаю я, стараясь сохранить максимум достоинства, насколько это возможно для человека, который выглядит как черт знает что. — Я подвела Джеймса, и у него проблемы. А ты, — я сердито смотрю на Олли, — мне не помог.
Мой друг открывает рот, видимо, намереваясь вновь обозвать Джеймса придурком, сволочью или сукиным сыном, но замечает выражение моего лица и затыкается. Недаром я способна справиться с любым второгодником и навожу ужас на парней вдвое выше себя.
— Возможно, Сашу и впрямь приводить не стоило, — признает Олли, спускаясь по лестнице следом за мной. — Ну и, похоже, я слегка перегнул палку, пригласив Фрэнки.
— Я не глухой! — орет тот издалека.
Моя куртка висит на перилах. Подчеркнуто не замечая Олли, я одеваюсь. Мысленно я уже не здесь. Мне предстоит великая миссия. Я буду унижаться, как никто еще никогда не унижался, и спасу свой брак.