— Не называй меня Пышкой! — шиплю я. — Ненавижу это прозвище. Почти так же, как ненавижу тебя за то, что ты привел другую в наш дом. Буквально через несколько дней после нашего разрыва!
— Я злился, — бубнит Джеймс. — Ведь ты помешала мне получить повышение, хотя знала, как оно важно. Пы… Кэти, ты меня спровоцировала, неужели сама не понимаешь?
Он шутит или действительно хочет сказать, что причина его отвратительного поведения я?
— Значит, это я виновата, что ты спал с Элис?
— Я не то хотел сказать. Выслушай, пожалуйста, — требует Джеймс, и в его голосе звучит знакомое раздражение. — Я пытаюсь объяснить, что Элис была ошибкой, что мы с тобой друг друга недопоняли…
— Джеймс, ты забрал мое обручальное кольцо и выбросил вещи из окна. Как, по-твоему, я должна была это понять?
— Я был в состоянии аффекта! — восклицает Джеймс, и лицо у него розовеет — верный признак, что сейчас мой бывший жених взорвется. — Я люблю тебя, Кэти, и хочу, чтобы ты вернулась. Хочу обнять тебя и никогда больше не отпускать. Хочу, чтобы твоя улыбка была первым, что я увижу поутру. Я… э… я хочу целовать твои рубиновые губы.
У меня сам собой открывается рот. Он либо сошел с ума, либо проштудировал пару томов классической литературы.
— Милая, разве наша любовь недостойна второго шанса? — Джеймс, приближаясь к кульминации, делает шаг вперед — скорее всего готовится заключить меня в объятия, как и положено романтическому герою. Приходится уступить — он провел со мной достаточно времени и, несомненно, знает, за какие ниточки потянуть. Он был свидетелем того, как я рыдала над «Титаником», видел мою внушительную коллекцию любовных романов, а иногда имел несчастье слышать, как я, сидя в ванной, напеваю чувствительную балладу. В прошлом букета цветов и Нескольких пышных фраз было бы достаточно, чтобы я простила что угодно, поэтому неудивительно, что Джеймс полагает: я с радостью упаду в его объятия, получив сноп лилий и услышав фразу из трогательной песенки. В конце концов, всем известно, что Кэти Картер обожает романтику.
Но многое изменилось — в том числе я сама.
Почти четыре года я мирилась с тем, что Джеймс своим ехидством лишал меня уверенности в себе. В итоге я начала смотреть на себя как на бестолковую, толстую и глупую особу — ведь именно это он и твердил. Если тебя постоянно называют безнадежной — пусть даже улыбаясь и гладя по голове, — вскоре ты в это поверишь.
Но если Джеймс ошибался? Если я не такая бестолковая, как ему кажется? Я не бросила работу и исправно плачу по счетам — почти всегда. Я даже справилась с мыслью о том, что у меня рак.
Может быть, я нечто большее, чем глупенькая Пышка?
— Джеймс, не надо, — вскидываю я руку, чтобы остановить его. Проведя несколько недель в мечтаниях о том, что Джеймс осознает свою ошибку и будет умолять меня вернуться, я вдруг понимаю, что это вовсе не то, чего я на самом деле хочу.
Вот гадость.
— В чем дело?
— Ничего не получится. — Я смотрю на него, будто вижу в первый раз. Раньше я и не замечала, что губы у Джеймса слишком тонкие; а глаза посажены чересчур близко, и это придает ему злобный вид. — Все кончено, Джеймс. Кончено.
Ловлю себя на том, что говорю вполне искренне. Я действительно не желаю примирения.
Минувшие четыре года были дурным сном.
— Перестань, — твердо произносит Джеймс, точь-в-точь как в те разы, когда я убеждала его, что не люблю устрицы и терпеть не могу оперу. — Не говори глупости. Возвращайся домой, Пышка. Ты доказала, что умеешь настоять на своем.
Качаю головой:
— Я не хочу возвращаться, Джеймс. Все кончено. Ты был прав, пусть даже я не поняла этого вовремя. Лучше нам жить порознь. Каждый из нас будет счастливее, если свяжет свою судьбу с кем-то другим.
Джеймс бледнеет — не считая двух ярких пятен на скулах, которые сияют точно фонари. Он тяжело дышит — верный признак того, что сейчас будет взрыв.
— Ты с кем-то встречаешься, — выдыхает он. — С кем?
В раннем детстве, помнится, я обожала суп из бычьих хвостов — ела его с жадностью и вымазывала мясную гущу кусочком хлеба. Потом, уже научившись читать, однажды за ленчем я взяла жестянку, прочитала список ингредиентов и вдруг осознала, что я ем. Боже, какая мерзость. То, что я когда-то так любила, вдруг стало внушать отвращение. Одна лишь мысль о супе из бычьих хвостов вызывала тошноту.
Полагаю, вы проследили аналогию.
Стоя в тесном коридоре, между лестницей и велосипедом, руль которого упирается мне в бедро, я благодарю Бога за то, что мы с Джеймсом расстались, прежде чем я по глупости успела выйти за него замуж.
— Ни с кем, — решительно отвечаю я и начинаю щелкать дверным замком. — Но даже если бы и встречалась — не твое дело. Все кончено, Джеймс. — Я открываю дверь: — Пожалуйста, уходи. Я бы сказала: «Давай останемся друзьями», — но сомневаюсь, что мы вообще ими когда-нибудь были. По крайней мере я хорошо знаю, кто мои друзья.
— Друзья? — шипит Джеймс. — Ясно. Думаешь, у тебя есть шанс с Олли? Не смеши мои носки, — отрезает он, когда я начинаю протестовать. — Ты всегда была в него влюблена как кошка. Это просто смешно. Признай очевидное, Кэти. Никакой мужчина на тебя даже не посмотрит, если ему есть с кем сравнить.
— Ты-то на меня посмотрел, — замечаю я.
— Только потому, что…
— Почему?
— Не важно. — Джеймс поджимает губы.
— Объясни, — требую я. — Что есть у меня и чего нет у других? Не считая рыжих волос и большой задницы, разумеется. Почему я тебе понравилась?
Он пристально смотрит своими синими глазами.
— Потому что я тебя люблю. Никто и никогда не будет любить тебя так, как я.
Это правильные слова, но отчего-то они звучат жалко, словно кто-то играет на расстроенном фортепиано. Tyro стянутые челюсти и подрагивающая жилка под левым глазом Джеймса говорят отнюдь не о любви. Раздражение, гнев от того, что ему осмелились перечить. Но любовь?.. Вряд ли.
Я вздыхаю:
— Может, когда-то ты действительно меня любил. Я-то знаю, что была влюблена. Но все кончено, Джеймс, потому что мне недостаточно твоей любви.
— Неправда. Я тебе нужен.
Я качаю головой.
— Давай поставим точку. Пожалуйста, уходи.
— Не волнуйся, я уйду, — говорит Джеймс и топчет лилии. В воздухе повисает тяжелый запах похорон. — Но ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни.
Я прижимаюсь к стене и втягиваю живот до позвоночника, чтобы не коснуться Джеймса. Я до отвращения близка к слезам. Следовало бы помнить о том, каким злым может быть Джеймс, когда не получает того, что хочет. Он медлит на пороге — видимо, чтобы сделать какое-нибудь драматическое заявление, — но не замечает, что поперек двери лежат упавшие лыжи Олли. Джеймс, споткнувшись, кувырком летит в палисадник и растягивается посреди сорняков. А я, к сожалению, начинаю смеяться. Это не тихий смешок, но хохот, который способен заглушить шум самолета.
— Подумаешь, как смешно! — орет Джеймс, поднимаясь на ноги и отряхивая брюки. Я заливаюсь еще громче. — Ты пожалеешь, что не согласилась. Я — это лучшее, что было в твоей жизни. И ты упустила шанс все исправить.
Он величественно выходит — что непросто, когда у тебя в волосах трава, — и напоследок устремляет на меня злобный взгляд.
— Ты пожалеешь!
— Сомневаюсь, — отвечаю я, наблюдая, как он шагает к своей машине. Спина прямая, кулаки стиснуты. Не знаю, что будет дальше, но интуиция подсказывает, что Джеймс меня просто так не оставит в покое. В животе стягивается узел. Закрываю дверь и принимаюсь подбирать с пола лилии, оттирать с пальцев пятна от пыльцы. Точь-в-точь леди Макбет.
Надеюсь, их погребальный аромат — это не зловещее предзнаменование.
Глава 11
— Прекрасно! — восклицает Джуэл, увидев мои битком набитые чемоданы. Я позаимствовала их у Олли, поскольку уже не переношу вида пакетов. — Ты надолго? Я, конечно, не против того, чтобы мы, женщины, окружали себя привычными вещами, но… — Сделав паузу, она замечает, что пол в коридоре сплошь завален барахлом. Ноутбук, два зимних пальто и, разумеется, проклятый Кусака в ведерке. — Но не слишком ли это много для выходных?