Но в Джарроу было очень много людей, которые вообще никогда не ходили ни в церковь, ни в костел, ни в капеллу. Не зря по воскресеньям бары и таверны оказывались, забиты мужчинами, которые пропивали свое недельное жалованье, в то время как их жены занимались приготовлением воскресного обеда или навещали соседок, предаваясь праздной болтовне, пока их дети играли в пыли и в грязи на дороге.
На их улице жили именно такие люди. Проходя по Уолтер-стрит, она ловила на себе любопытные взгляды женщин, праздно стоящих в дверях своих домов. Однажды она даже услышала возбужденный шепот двух соседок, переговаривающихся между собой и поглядывающих в ее сторону.
– Вот она, эта девица, – говорила одна из женщин, показывая на нее пальцем. – С такими, как она, надо смотреть в оба, а не то быстро окажешься в канаве с расколотой башкой. Этот бедняга, ее муж, не знал, что за ведьму он выбрал себе в жены.
Подходя к дому номер три, Кэти чувствовала, как подкашиваются ноги. Толкнув дверь, она вошла в полутемную комнату и прислонилась к стене, чтобы не упасть.
Кэтрин сидела за столом. Разумеется, ни о каких приготовлениях к обеду не могло быть и речи, потому что в доме не было ни крошки съестного. Лиззи сидела на тюфяке, на котором спала Кэти, а Джо ходил от стены к стене, качая на руках плачущего младенца.
При появлении Кэти все взгляды устремились на нее. Впервые за последние дни Кэтрин проявила интерес к происходящему вокруг нее.
– Где ты была, дорогая? – спросила она, вставая. – Почему ты ушла из дома?
Кэти не ответила. Подойдя к Джо, она взяла у него Сару и, присев на табурет, обнажила одну грудь и принялась кормить ребенка. Но молока оказалось совсем мало, и через несколько секунд младенец отвернулся от груди. Тогда она, сделав несколько глубоких вдохов, подняла глаза на Джо, который смотрел на нее с немым вопросом во взгляде.
– Будь добр, Джо, задвинь щеколду на двери и задерни занавески, – попросила она, стараясь говорить как можно тише.
Потом она придвинула свой табурет поближе к столу и, продолжая придерживать одной рукой ребенка, сунула другую руку под юбку и извлекла из своих потайных карманов четыре мешочка с деньгами и записную книжку и положила их на стол перед собой.
– Открой их, – сказала она брату, указывая на мешочки.
Джо высыпал на стол содержимое одного из мешочков и раскрыл рот от удивления, глазея на золотые монеты. Кэтрин тоже ошеломленно уставилась на них. Но удивление в ее взгляде быстро сменилось страхом, и она перевела глаза на дочь.
– Ради всего святого, дорогая, что ты натворила на этот раз?
Эти слова – «на этот раз» – больно задели Кэти. Сейчас она впервые поняла, что мать, хоть никогда и не упрекала ее вслух, в глубине души винила ее во всех тех бедах, которые семье пришлось претерпеть в течение последних месяцев. Проглотив слезы обиды, Кэти ответила:
– У него были деньги, и он спрятал их под крышей. Я пошла и взяла их.
– Но ты не должна была этого делать, дорогая. Это грязные деньги, это деньги дьявола. Он заработал их на страданиях других людей.
– Но, ма… Послушай меня, ма, и попытайся мыслить разумно, – вступил в разговор Джо. Взяв мать за плечи, он повернул ее лицом к себе. – Мы нуждаемся в деньгах, нам нечего есть, и Кэти поступила абсолютно правильно, забрав эти деньги. И они по праву принадлежат ей. Она была женой этого человека и столько от него натерпелась, что заслужила такое вознаграждение. К кому же, как не к ней, должны перейти его деньги? Не будь глупой, ма.
– Как бы ты на это ни смотрел, Джо, все равно это дурные деньги, – твердо заявила Кэтрин.
– Они помогут отцу, ма, – Кэти посмотрела матери в глаза. – На эти деньги мы сможем нанять для отца человека, который докажет его невиновность. Мы заплатим человеку, который будет говорить на суде в пользу отца, понимаешь? Неужели ты не хочешь, чтобы отца выпустили из тюрьмы?
– Правильно, правильно. Ты очень правильно говоришь, Кэти, – одобрил Джо. Он, как и сестра, пребывал в радостном возбуждении. Опершись обеими руками о стол, он подался вперед, приблизив лицо к ее лицу. – Ты права, мы наймем для отца человека, который будет защищать его во время процесса. Я знаю, шахтерские профсоюзы иногда нанимают таких защитников, когда шахтеров обвиняют в подстрекательстве. Кажется, они называются адвокатами. – Он посмотрел на мешочки с монетами. – А сколько здесь, Кэти?
– Я не знаю, – ответила она. – Посчитай.
Джо подсчитал содержимое всех четырех мешочков и с благоговейным почтением посмотрел на сестру, которая нашла такое огромное богатство.
– Здесь двести двадцать семь фунтов, – сказал он.
И повторил:
– Двести двадцать семь фунтов. Нам больше никогда не придется голодать, ма, – добавил он, поворачиваясь к матери.
– Успокойся! – строго одернула его Кэтрин. – Вы только и думаете, что о своих желудках.
Джо опустил голову.
– Да, ма. Я знаю, ма, – прошептал он. – Но я ужасно голоден.
Кэтрин неодобрительно посмотрела на Кэти.
– Где ты собираешься их хранить? – все тем же суровым тоном осведомилась она. – Ты хоть соображаешь, что, когда ты начнешь их тратить, люди догадаются, что это нечестные деньги, и тебя привлекут к суду?
Да, в этом мать была права. Они должны быть очень осторожны, чтобы не возбудить подозрений. Кэти убрала мягкие пряди волос со лба дочери. Соверены не были в ходу у бедняков. Если она начнет расплачиваться соверенами, то соседи станут задумываться о том, откуда у нее такие деньги, ведь всем известно, что в их семье сейчас никто не работает, кроме Джо, который не приносит домой и полсоверена в месяц. И не нужно особой сообразительности, чтобы связать ее богатство с убийством ее мужа… Это означало, что Кэти должна будет делать покупки подальше отсюда, в той части города, где ее никто не знал. Что же касалось хранения денег, об этом она уже успела подумать на обратном пути.
– Я уже решила, где буду хранить деньги, – сказала Кэти. – Я подошью их под нижнюю юбку.
– Подошьешь под нижнюю юбку? И ты будешь все время носить их при себе? – Кэтрин покачала головой. – Но подумай, сколько это будет весить.
– А мы распределим их по всей юбке. Мы сделаем что-то вроде подкладки, точнее, маленькие кармашки, и в каждом кармашке будет лежать по монете. Когда нам понадобятся деньги, достаточно будет отпороть один кармашек и достать монету. А ближе к телу я буду носить другую нижнюю юбку, которую буду менять.
– Да, да, ты правильно все придумала.
Кэтрин кивнула, соглашаясь, и на сердце у Кэти полегчало. Видимо, мать, наконец, вышла из своего полубессознательного состояния.
Всю вторую половину дня семья провела за работой. Джо вырезал квадратики размером примерно в дюйм из старой ситцевой сорочки, которые Кэти и Кэтрин пришивали с трех сторон к изнанке нижней юбки. Они вкладывали в каждый кармашек по монетке и закрепляли двумя стежками. Когда им оставалось зашить двадцать соверенов, Джо сказал:
– Если ты собираешься нанимать юриста, Кэти, то не лучше ли оставить немного денег? Десять фунтов, или около того. Юристы дорого стоят.
Прежде чем Кэти успела ответить, Кэтрин вставила:
– А как ты объяснишь юристу, откуда у тебя взялись золотые соверены? Ты ведь знаешь, бедняки не расплачиваются такой монетой.
Вопрос озадачил Кэти.
– Я… я могу сказать, что получила их от богатого друга или подруги, – ответила она, немного поразмыслив.
– Дорогая, но у таких людей, как мы, не может быть друзей, которые разбрасывают направо и налево золотые соверены.
– Ну, хорошо, – Кэти нетерпеливо тряхнула головой. – Когда придет время нанимать юриста, я что-нибудь придумаю.
– А что мы будем делать с мешочками и записной книжкой? – спросил Джо.
– Сожги их… Нет, подожди, – Кэти потянулась к записной книжке. – Я хочу сначала взглянуть, что он там написал.
Подойдя к окну, она отогнула край занавески и, открыв записную книжку, посмотрела на колонку цифр, которыми была исписана первая страница. Перевернув несколько страниц, она увидела, что они тоже заняты цифрами! Бантинг, оказывается, вел учет своих доходов. Запись велась очень аккуратно, напротив каждой денежной суммы была обозначена дата. Первая сумма была датирована январем 1850 года и составляла три фунта. За ней следовали четыре фунта, полученные в июне 1850 года.