Выбрать главу

Регулярные визиты капитана завоевали Кэти уважение не только жильцов их дома, но и всей Крэйн-стрит. В глазах этих людей она принадлежала к более высокому классу, нежели другие женщины на их улице, потому что не гуляла с кем попало, а имела постоянного сожителя, к тому же не простого матроса, а капитана, который содержал ее и заботился о ней, как о жене.

Кэти, впрочем, не задумывалась о том, пользуется ли она уважением у своих соседей. Ей было достаточно того, что люди не отворачиваются, когда встречают ее в подъезде или на улице, и не говорят ей грубостей. А главное, никто не выливает ей на голову помоев, – эта позорная участь неоднократно постигала Мэгги Проктор и Джинни Вильсон. В доме на противоположной стороне улицы жили почтенные матроны, которые терпеть не могли проституток и специально дежурили возле окна, чтобы опорожнить ведро с помоями на голову проходящей шлюхи. Кэти скорее предпочла бы умереть, чем пережить такой позор, – если б с ней поступили подобным образом, к ней бы навсегда прилип ярлык шлюхи, а этого она бы не вынесла. А поскольку людей судят по их друзьям, Кэти, хоть и охотно принимала Мэгги у себя дома, ни за что бы не показалась на улице вместе с ней.

В этот вечер Кэти сидела возле камина с шитьем. Она, можно сказать, роскошествовала – зажгла целых две свечи. Она решила не экономить на свечах, потому что при тусклом освещении ей бы пришлось напрягать глаза, а она не хотела, чтобы Эндри, приехав, увидел ее с покрасневшими глазами. Недавно она обнаружила маленький магазинчик, где торговали хорошими подержанными платьями; теперь она покупала свои наряды там и собственноручно совершенствовала их.

Кэти на минуту оторвалась от шитья и, вытянув ноги на каминной решетке, посмотрела на часы, стоящие на камине. Эти часы были подарком Эндри – раньше в доме не было часов и, чтобы сориентироваться во времени, ей приходилось полагаться на солнце или на пушечный залп, который каждый день ровно в час доносился с холма по ту сторону реки. Она спросила себя, где сейчас находится Эндри, доплыл ли он уже до Харвича. При попутном ветре у него уйдет на это четыре дня, и он будет там, в начале недели. При благоприятной погоде он успеет вернуться домой к Рождеству – это первое Рождество, которое они проведут вместе. Она даже не задумывалась о том, будет ли он сожалеть, если не приедет на Рождество к своей семье. Кэти знала, что все свое свободное время Эндри проводит здесь, рядом с нею. Она надеялась, что его корабль сможет встать на якорь в порту Шилдса. В прошлый и в позапрошлый раз корабль не смог прийти в Шилдс из-за сильного шторма и остановился в Сандерленде, а потом в Хартпуле. В тех местах вода была глубже и не было опасности налететь на песчаные отмели. В шторм Кэти не находила себе места из-за страха за Эндри – она помнила, как несколько лет назад тридцать три парусных судна, укрывшиеся от бури в бухте Шилдса, отнесло за пределы бухты, где они разбились о песчаные отмели.

Но Эндри успокаивал ее, говоря, что теперь, когда стали применять землечерпалки, чтобы углубить дно в проливе, и когда поставили волнорезы в северной и в южной частях города таким образом, что на устье реки образовалась безопасная бухта, Шилдс скоро станет первоклассным портом. Кэти было все равно, станет ли Шилдс первоклассным портом. Единственное имело для нее значение: Энди должен возвращаться целым и невредимым. И, конечно, Кэти будет рада, если Эндри не придется заходить в Сандерленд или в Хартпул, потому что в таком случае он появлялся дома на день позже и уезжал днем раньше, и у них оставалось совсем мало времени.

Она отложила платье и поставила на огонь чайник. Угли в печи уже почти догорели, но она решила больше не разжигать огонь и пораньше лечь спать. Какой смысл сидеть одной до поздней ночи? Тем более что она не хотела расходовать лишний уголь. За исключением тех случаев, когда Энди был дома, она старалась быть очень экономной и во всем остальном тоже. Это позволяло ей откладывать каждую неделю несколько шиллингов из причитающегося ей фунта.

Она зашла к Лиззи и поправила ей постель, потом, подогрев немного каши, покормила ее. Состояние Лиззи, несмотря на все заботы, заметно ухудшилось за последнее время: она ела немного, но на глазах прибавляла в весе. Кэти уже подумывала о том, не показать ли ее доктору. Хотя чем ей сможет помочь доктор? Какое бы лекарство он ни прописал, оно не излечит ее врожденную болезнь. Кэти решила подождать возвращения Энди и посоветоваться с ним, – Энди всегда знал, что надо делать в той или иной ситуации.

Через полчаса, когда она уже засыпала в своей постели, на лестнице послышались шаги и приглушенный смех. Это заставило ее проснуться. В одном из голосов она узнала голос Мэгги – по всей видимости, та была очень пьяна. Она надеялась, что Мэгги не взбредет в голову явиться к ней в таком состоянии, но через несколько минут раздался стук в дверь. Она услышала тихий голос Мэгги:

– Кэти, Кэти, открой. Я только на минутку. Мне надо с тобой поговорить.

Уже и раньше случалось, что Мэгги приходила к ней в пьяном виде, и Кэти знала на опыте, что та будет стучать, пока ей не откроют. Стряхнув с себя остатки сна, она поднялась с постели, добралась в темноте до стола и нащупала там подсвечник. Вынув из него свечу, она зажгла ее от тлеющих углей в печи, потом снова вставила в подсвечник и в одной ночной рубашке направилась к двери со свечой в руках.

Едва она успела отпереть засов, как дверь толкнули снаружи с такой силой, что она чуть не упала. В следующее мгновение Мэгги, шатаясь, вошла в комнату. Она была так пьяна, что с трудом держалась на ногах, а Кэти знала, что Мэгги становится очень противной и несговорчивой, когда допивается до такой степени. Думая, как бы поскорее избавиться от соседки, она сказала:

– Мэгги, я уже спа…

Но не успела она договорить, как Мэгги повернулась к двери и закричала:

– Заходите, заходите! – И добавила, обращаясь к Кэти: – Я привела своих друзей. Ты не единственная, Кэти Малхолланд, у кого есть друзья с деньгами. Ну, заходите же!

Она махнула рукой двум темным фигурам, стоящим на лестничной площадке. Один из мужчин шагнул вперед и оказался в круге света от свечи, которую Кэти держала в руках, и девушка смогла рассмотреть его. Это был невысокий мужчина средних лет, одетый элегантно и по-городскому, с маленькой бородкой и раскрасневшимся от вина лицом. Когда взгляд мужчины с интересом скользнул по ней, она отпрянула в сторону и, потянувшись к стулу, на котором лежала ее одежда, схватила юбку.

– Уходите! – крикнула она мужчине, прикрываясь юбкой. – Сейчас же уходите отсюда!

– Не прикидывайся недотрогой, Кэти Малхолланд, – с нехорошим смешком сказала Мэгги. – Ты ничем не лучше меня. Мы с тобой живем в одном доме и зарабатываем себе на хлеб одним и тем же способом… Заходи и ты тоже.

Она снова махнула рукой в сторону лестницы, и второй мужчина вышел из темноты и переступил через порог комнаты. Когда свет упал на его лицо, Кэти замерла от ужаса.

За последние пять лет Бернард Розье очень изменился: он сильно пополнел, и его лицо приобрело кирпично-красный оттенок. Но Кэти не могла ошибиться: это был, в самом деле, он. Их взгляды встретились, и по его глазам она поняла, что он тоже узнал ее. В течение долгой минуты она стояла в оцепенении, не в силах пошевелиться под его пристальным взглядом. Но в следующую минуту страх уступил место ярости.

– Ты! – закричала она, отскакивая назад и поднимая руку с подсвечником. – Уходи отсюда! Вон из моего дома!

Он смотрел на нее, сощурив глаза. Уголки его рта слегка подергивались. Он не приблизился к ней, не попытался до нее дотронуться. Опустив подбородок на грудь, он не сводил с нее глаз, продолжая нагло улыбаться. Его наглая улыбка окончательно вывела ее из себя, и теперь ее ярости не было предела. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, она размахнулась и запустила в него подсвечником. Свеча, выпав из подсвечника, описала широкую дугу в воздухе, и, прежде чем она упала на пол и погасла, Кэти успела понять, что попала в цель. Послышался громкий крик, и темная комната наполнилась проклятиями Бернарда и визгом Мэгги. Потом чиркнула спичка, и в ее пламени Кэти увидела Бернарда, прислонившегося к дверному косяку. Все его лицо было в крови, а над бровью красовалась глубокая рана.