– Вы правы, сэр. Он, конечно, не бедняк.
– Это, должно быть, кто-то из знати, человек с деньгами и с именем – как, по-вашему, Кении?
– Да, сэр. Он, несомненно, принадлежит к кругам знати.
– Капитан хочет узнать имя этого джентльмена. И мы, конечно, тоже хотим его узнать.
– Да, сэр. Вы правы, сэр. Нам было бы очень полезно узнать его имя.
– С этого мы и начнем нашу работу над делом. Мы с вами должны выйти на этого таинственного джентльмена, которого так сильно рассердил удар подсвечником по голове.
Разговор между мистером Хевиттом и его помощником со стороны мог бы показаться шутливым, но оба говорили абсолютно серьезно. Просто у адвоката и клерка была привычка обсуждать между собой дела в подобной форме.
Глава 8
Была середина марта. Корабль Эндри едва успел встать на якорь, а капитан уже сошел на берег и спешил по направлению к Кинг-стрит.
Мистер Хевитт знал заранее о приближении корабля и уже ожидал визита капитана. Адвокат без особого удовольствия думал о встрече с этим светловолосым гигантом, чьи глаза становились холодными, как замерзшее море, всякий раз, когда Хевитт был вынужден сообщать, как мало продвинулось расследование.
Когда капитан появился на пороге, мистер Хевитт встал ему навстречу и поприветствовал дружеским рукопожатием.
– Какие новости? – спросил Эндри.
С этого вопроса начиналась каждая их встреча.
Адвокат приподнял плечи и беспомощно развел руками.
– Я очень сожалею, капитан, но пока мне нечем вас порадовать, – поспешно сказал он. – Мне самому это тоже очень неприятно, потому что я терпеть не могу, когда меня сбивают с толку. Но, должен вам признаться, с какой бы стороны я ни брался за это дело, я всякий раз захожу в тупик. Мне не удалось выяснить ничего определенного насчет интересующего нас джентльмена. Нет, кое-что я, конечно, узнал, но эти сведения завели меня еще в один тупик.
– Ну же, говорите, что вы узнали? – в голосе Эндри слышалась горечь.
– Я лишь узнал, что один из мужчин, который побывал у мисс Малхолланд в ту ночь, не живет в нашем городе. Он потом уехал верхом.
– Вы узнали, где он оставлял лошадь?
– Да, но больше я ничего не узнал, кроме… кроме того, что он принадлежит к кругам знати. Именно это и заводит меня в тупик, если вы понимаете, что я хочу сказать.
– Я вас прекрасно понимаю, адвокат, – мрачно отозвался Эндри. – А теперь о моей другой просьбе… Вам удалось организовать мне свидание с ней?
Мистер Хевитт опустил голову.
– Боюсь, что нет, капитан. Мне очень жаль, что это не вышло, но у них очень жесткие правила и свидания разрешаются только с родственниками… – адвокат смущенно смотрел на свои руки, лежащие на столе. – Если бы вы состояли с ней в законной связи, я хочу сказать, если бы вы были ее мужем, тогда другое дело. Но при настоящем положении вещей…
– Вы случайно не узнавали, навещал ли ее брат?
– Да, капитан, я интересовался этим. К сожалению, должен вам сообщить, что он ни разу не навестил ее.
– О Боже! Боже мой! – Эндри оперся локтями о стол и уронил голову на руки.
– И я узнал еще кое-что, что очень огорчит мисс Малхолланд. Ее сестра скончалась.
Голова Эндри дернулась вверх.
– Лиззи умерла?
– К сожалению, да. Это случилось примерно неделю назад.
– Значит, ее уже похоронили?
– Да, капитан.
– Где?
Мистер Хевитт снова опустил глаза.
– В общей могиле, сэр, – ответил он, немного помолчав. – Видите ли, я не получал от вас никаких распоряжений на этот счет…
Эндри провел ладонью по лицу.
– Нет, конечно же, нет. Я не давал вам никаких указаний… Ну а теперь я пойду, – быстро сказал он, вставая. – Я еще загляну к вам перед отплытием. Всего доброго, сэр.
– Всего доброго, капитан.
Выходя от адвоката, Эндри пошел на Крэйн-стрит. Поспешно поднявшись по лестнице, он постучался в дверь миссис Робсон. Она открыла ему через секунду – казалось, она тоже ждала его прихода.
– Ах, это вы, капитан? Ну что ж, у нее все в порядке. Я виделась с ней, но она почти не разговаривала со мной. Она стала очень молчаливой и спокойной.
– Как она выглядит?
Миссис Робсон отвела глаза. Скрестив на груди руки, она несколько раз качнулась из стороны в сторону, прежде чем заговорить.
– Как может выглядеть человек, пробывший два с лишним месяца в тюрьме? Она похудела, осунулась. А глаза стали огромными. Они у нее и раньше были большими, а сейчас стали величиной с блюдца.
Эндри с усилием сглотнул, стараясь совладать со слезами, подступившими к горлу.
– Вы носили ей продукты? – спросил он, с минуту помолчав.
– Да, но я не смогла отдать их прямо ей. Пришлось передать сверток с едой через надзирательницу. Мне это, честно говоря, кажется бесполезной тратой денег – ей не достанется даже кожуры от сосиски.
– Она получила мои письма? Вы спрашивали ее об этом?
– Я-то спросила, но, понимаете, она… Она мне никогда не отвечает. Только смотрит на меня и не говорит ни слова. Даже не кивает в ответ. Я поначалу думала, что она меня не расслышала, но ей должно быть все слышно через решетку. Когда я повторила вопрос, она опять не ответила. Все смотрела и смотрела на меня этим странным, неподвижным взглядом… В любом случае, капитан, ее срок уже подходит к концу, осталась какая-то пара недель. И мне сказали, что иногда, если заключенный хорошо себя ведет, его выпускают на несколько дней раньше.
– Вам надо будет навестить ее еще один раз, – сказал Эндри, протягивая ей деньги.
Миссис Робсон взяла деньги и сунула их в карман передника.
– Я рада, капитан, что это скоро закончится. Туда, знаете ли, не слишком приятно ходить. У меня только при виде этих стен мурашки бегают по коже.
Он промолчал. Повернувшись к ней спиной, вышел из квартиры и направился вверх по лестнице. У двери Кэти он остановился, чтобы поднять газету, потом повернул ключ в замке и вошел.
В комнате стоял полумрак, и пахло сыростью. Мебель, возвращенная соседками, была в беспорядке нагромождена вдоль стен. Он медленно открыл дверь в спальню Лиззи и остановился на пороге. Глядя на пустое деревянное основание кровати, с которого сняли матрас, он подумал: «Бедная Лиззи. Но так, наверное, лучше для нее». Он слегка поморщился, прикрывая за собой дверь спальни, – в комнате еще остался запах Лиззи.
Вернувшись на кухню, он огляделся, думая, что теперь, когда Лиззи больше нет, Кэти может переехать из этого дома, из этого района. Но это они решат после, а пока необходимо привести в порядок ее квартиру, чтобы по возвращении из тюрьмы ее ждал чистый, уютный дом. Эндри знал, что квартира нуждается в ремонте, однако раздумывал, стоит ли его затевать и не лучше ли будет порвать раз и навсегда с прошлым и поскорее переселиться в другой район. Да, но, чтобы подыскать новое жилье, понадобится время. И он должен посоветоваться с ней, прежде чем снимать для нее другую квартиру, узнать, в какой части города она бы предпочла жить. Как бы то ни было, в эти дни он распорядится, чтобы побелили потолок, покрасили пол, оклеили стены свежими обоями и вымыли окна, – к ее возвращению все здесь должно сверкать. Он попросит мистера Хевитта нанять рабочих и проследить за ремонтом.
Эндри сел на стул посреди пустой кухни и сказал вслух:
– О, Кэти! Кэти!
Он повторял ее имя, скручивая в руках сложенную газету до тех пор, пока она не разорвалась надвое. Он думал о том, что сделает с Кэти пребывание в тюрьме. Эндри имел очень ясное представление о тюрьмах и не питал иллюзии на тот счет, что с женщинами там обращаются ничуть не лучше, чем с мужчинами. Он знал, что надзирательницы, приставленные к женщинам, – низкие, жестокосердные существа, отбросы общества, которые ничем не лучше самих заключенных. Он также знал, что эти женщины становятся еще более жестокими, если им случается столкнуться с кем-то не похожим на них, не таким, как преступницы, с которыми они привыкли общаться, – а Кэти с ее красотой, с ее утонченностью и манерами порядочной девушки, сама того не желая, должна была пробуждать в них злобу… Конечно, пребывание в тюрьме не пройдет для нее бесследно, и пережитые унижения оставят на ней свой отпечаток. Вопрос заключался в том, сколь глубок будет этот след и сколько времени ему понадобится, чтобы заставить ее забыть о днях, проведенных в тюрьме, навсегда стереть из ее памяти этот горький отрезок ее жизни. Он начал машинально разглаживать скомканный обрывок газеты, который держал в руках, – и, делая это, вспоминал, как он гладил ее волосы, отбрасывая с ее лба пушистые пряди, ласкал шелковистую кожу на ее щеках и шее, на груди, на животе… Разгладив газетный лист на коленях, он грустно покачал головой.