Он взял ее под руку и притянул поближе к себе, и снова они шли молча. Потом он сказал:
– Думаю, я не пойду на собрание сегодня вечером.
– Почему, Энди? Ты ведь за все эти годы не пропустил ни одного собрания.
– О, мне начинает надоедать это сборище стариков. Они рассказывают все те же старые истории, смеются над анекдотами, которые все уже слышали по тысяче раз. Мне там больше не интересно. Даже виски потеряло для меня вкус.
– Нет, ты пойдешь на собрание, – твердо сказала она, зная, что он отказывается от встречи со своими старыми друзьями, потому что не хочет оставлять ее одну. – Я уже достаточно взрослая, чтобы остаться на один вечер одна. Тем более я не хочу, чтобы ты весь вечер ходил из угла в угол, думая о том, что ты потерял, оставшись дома.
Оба рассмеялись.
– Ах, ты все та же Кэти, которую я знал, – сказал Эндри. Приблизив лицо к ее лицу, он прошептал: – Ладно, я пойду туда. Только ты должна пообещать, что, если я вернусь пьяным, ты огреешь меня по башке медной кастрюлей. Обещаешь?
– Обещаю, – торжественно проговорила она, глядя ему в глаза.
И снова они засмеялись.
Войдя в гостиную, Кэти подошла к камину и протянула руки к ярко пылающему пламени. Она так замерзла во время прогулки, что попросила Джесси разжечь огонь пораньше. Она надеялась, что не подхватила простуду, – пока они гуляли по пирсу, она успела продрогнуть до самых костей.
Она только что побывала наверху в комнате Бетти. Она уговорила Бетти лечь в постель пораньше – у бедняжки так распухли ноги, что, казалось, еще немного, и вены лопнут. Бетти не любила отдыхать – она считала, что без нее домашнее хозяйство разладится, стоит ей хоть на день или на два отойти от дел.
Она посмотрела на медное ведерко, в котором почти не оставалось угля. Так было всегда, когда у Нелли появлялся свободный вечер. Джесси всегда забывала снова наполнить ведерко углем, прежде чем уйти домой. Кэти была рада, что Джесси всего лишь приходящая прислуга – приходящую прислугу легче уволить. Джесси сегодня нагрубила Бетти, и вообще была очень невнимательной служанкой. Кэти потянулась к шнуру звонка, на тот случай, если Джесси еще не ушла, чтобы попросить ее принести угля, но ее рука так и замерла в воздухе, когда позвонили в дверь. В ту же секунду она услышала, как дверь кухни открылась, кто-то быстрыми шагами пересек зал. Потом до нее донесся голос Джесси:
– О, капитан Нильс! – воскликнула девушка.
За этим последовал ее сдавленный смешок.
Кэти посмотрела на дверь в гостиную, думая, что, пока Нильс раздевается в прихожей, она могла бы незаметно проскользнуть к лестнице, подняться к себе и лечь в постель.
Тогда Джесси, найдя ее в постели, сказала бы Нильсу, что мадам уже легла и не может спуститься. Но она тут же поняла, что это бесполезно, – в таком случае Нильс сам поднимется к ней в спальню, а ей вовсе не хотелось принимать его, лежа в постели.
– Куда все подевались? – донесся до нее голос Нильса.
– Мадам в гостиной, капитан. А хозяин вышел.
Кэти сидела на кушетке с книгой в руках, когда дверь отворилась и на пороге появился Нильс. Ей было достаточно взглянуть на него один раз, чтобы понять, что он изрядно выпил.
– Привет. – Он тяжело опустился в кресло сбоку от кушетки.
– Добрый вечер, Нильс.
– Куда ушел отец?
– Он сегодня ужинает с товарищами.
– А, понятно. Значит, ты осталась одна?
Она оставила это замечание без ответа.
– Я не знала, что ты возвращаешься сегодня. Ты только что встал на якорь?
– Нет, мы встали на якорь еще до полудня.
Ее удивление, должно быть, изобразилось на ее лице, потому что он сказал насмешливым тоном:
– Ты хочешь спросить, почему я не пришел сразу и где я был с полудня до восьми вечера?
Она снова оставила без внимания его реплику. Отвернувшись, она закрыла книгу и отложила ее в сторону.
– Ты хочешь есть, Нильс? – спросила она, не глядя на него. – Я могу попросить Джесси накрыть для тебя.
– Нет. Нет, спасибо, Кэти, но я сыт. В данный момент я переполнен до отказа – мое брюхо переполнено едой и вином, а голова… голова переполнена разными сведениями. Ты ни за что не догадаешься, в чьем обществе я провел сегодняшний день. Это один твой давний друг.
Она сидела неестественно прямо, глядя на него широко раскрытыми глазами.
– Точнее, отец этого человека был твоим другом, – сказал Нильс с нехорошей усмешкой.
Она тут же подумала о Бернарде Розье, потом, по ассоциации, о его сыне Дэниеле и о своей дочери Саре. Может, Сара и Дэниел вернулись в Англию? При мысли, что она снова сможет увидеться с дочерью, в ней зародилась тайная радость.
– Его отца зовут Генри Коллард. Ты помнишь Генри Колларда?
При этом незнакомом имени Кэти испытала разочарование. Значит, то, что собирался сообщить ей Нильс, не имело отношения к Саре.
– Коллард? Я никогда не знала человека по фамилии Коллард.
– О, постарайся припомнить, Кэти. Ты должна его знать. Вспомни былые времена – Генри Коллард был твоим клиентом.
Она замерла, не в силах пошевелиться. Кровь отхлынула от ее лица, и оно стало бледным как полотно. Не только слова Нильса, но и его тон, сама его манера держаться были оскорбительными. Он сидел, подавшись вперед в кресле и приблизив к ней лицо, и на его губах играла недобрая усмешка.
– Молодой Коллард, его сын, – то есть не такой уж он и молодой, ему примерно столько же лет, сколько мне, а его отцу сейчас, должно быть, уже под восемьдесят – в общем, он рассказал мне о той ночи, когда его отец приходил к тебе вместе с Розье. Может, ты скажешь, что Розье ты тоже не знаешь? Ты тогда ударила его по голове подсвечником… Теперь ты вспомнила?
Кэти так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Ее горло свела нервная судорога, и ей казалось, что она сейчас задохнется.
– Ту ночь я никогда не забуду, – с трудом проговорила она.
Казалось, это признание застало его врасплох. Он удивленно приподнял брови и с минуту молча смотрел на нее, потом сказал:
– Что ж, по крайней мере ты откровенна. Я, честно говоря, не ожидал, что ты сознаешься так быстро.
– Что ты хочешь сказать? В чем я должна сознаваться? Эти двое мужчин ворвались силой в мою…
– О, перестань. Перестань. Я только что похвалил твою откровенность, а ты все испортила. Я знаю, как все обстояло на самом деле, Кэти. Одна из шлюх, которая работала на тебя, подцепила их в каком-то кабаке и привела к тебе, чтоб ты помогла ей их обслужить…
– Как ты смеешь! – Ее глаза сверкали от ярости.
– О, я смею, Кэти… потому что это правда. Не вставай. – Видя, что она собирается подняться на ноги, он протянул руку и толкнул ее назад, заставив откинуться на кушетке. Этот жест был грубым, таким же, как и его тон. – Я зол на себя самого за то, что позволял тебе делать из меня идиота в течение стольких лет, – продолжал он. – Все эти годы я считал тебя верной женой и добродетельной женщиной – это тебя-то, содержательницу борделей! Ты строила из себя добропорядочную леди, и я верил тебе и сдерживал свои желания, боясь тебя оскорбить. А он, мой дорогой папочка, дал мне такое романтическое описание вашей первой встречи! Ты была бедной девушкой, у которой не было в кармане ни гроша, но которая предпочла бы умереть с голоду, чем продаться какому-то мужчине… за исключением, конечно, его. Он сказал, что купил тебе твой первый дом, с которого и начался твой процветающий бизнес… Смешно, не так ли? Ведь когда вы встретились, твой бизнес уже процветал и ты вовсе не нуждалась в том, чтобы кто-то покупал тебе дом, потому что уже была хозяйкой борделя – и, может, не одного. Разве не так, моя дорогая Кэти? Или мне следует называть тебя мадам Кэти? Скажи, сколько мужчин у тебя было за твою жизнь? Сначала были Розье и Бантинг. Бантинг, правда, женился на тебе, здесь все, можно сказать, чисто. Потом – мой дорогой папочка, который тоже оказался достаточно наивен, чтобы жениться на тебе. И Хевитт. О да, конечно, старик Хевитт! А еще было множество других, о которых ни я, ни мой отец никогда не слышали…