Она знала, что не должна так думать, что эти мысли греховны. Но с годами подобные мысли возникали у нее все чаще и чаще. Именно поэтому она уже давно перестала ходить на исповедь: она никогда не смогла бы признаться в этих мыслях священнику. У замужней женщины не должно быть таких мыслей… Странно, но она вовсе не ощущала себя замужней женщиной. За все эти восемь лет она так и не смогла осознать себя женой Питера. У нее было такое ощущение, будто Питер вовсе ей не муж, а абсолютно чужой человек, с которым она в силу каких-то глупых обстоятельств живет под одной крышей и спит в одной постели. А она все еще была незамужней девушкой, – нет, скорее не девушкой, а старой девой, она уже слишком стара для того, чтобы назвать себя девушкой. Бриджит чувствовала, что она намного старше своих тридцати четырех лет. За последние годы она успела так состариться, что теперь душа у нее была, наверное, как у древней старухи.
Бриджит отвернулась от окна и медленно прошла по комнате. Бедный Питер, как он там? Она искренне надеялась, что с ним ничего не случится, хоть и не испытывала настоящей тревоги за него. А вот за мать и за отца она тревожилась. Скорее бы они вернулись! Кэтрин должна вернуться с почты, где она теперь работала, часа через два, а Том пробудет на дежурстве до половины десятого.
Она остановилась возле маленького столика, заваленного ученическими тетрадями. Надо бы закончить их проверять, но сейчас у нее не было никакого желания этим заниматься. Поймав свое отражение в зеркале над камином, она заметила, что выглядит очень усталой. Она провела обеими руками по волосам, приглаживая короткие пряди. Волосы отросли, и стрижка потеряла форму, надо завтра сходить к парикмахеру… Впрочем, к чему? Ей было все равно, какая у нее прическа и вообще как она выглядит. Тем лучше, потому что сегодня она выглядела просто ужасно. Поморщившись, Бриджит отвернулась от зеркала.
Пока тетя Кэти спит, она пойдет на кухню и приготовит себе чашку какао, а потом опустит светомаскировочные шторы. Ей бы очень хотелось принять сейчас ванну, но придется дождаться матери. Тетю Кэти нельзя оставлять одну – если начнется бомбежка, кто-то должен быть рядом с ней. Ладно, она отложит ванну до вечера. А вдруг объявят тревогу, как раз когда она будет в ванне?.. Что ж, в таком случае ей очень сильно не повезет, если бомба попадет в их дом. Хотя какая разница, умрет она в ванне или где-то в другом месте?
Бриджит прошла через зал и вошла на кухню. Нелли больше не служила у них, – она вышла замуж за солдата и сейчас работала на производстве оружия. Отмерив в свое какао маленькую ложечку сахара, Бриджит взяла дымящуюся чашку и направилась с ней назад в комнату Кэти.
Она шла через зал, когда позвонили в дверь. Поставив чашку на столик возле стены, она пошла открывать. На пороге стоял, опираясь о трость, мужчина в форме летчика американских воздушных сил. У него было смуглое лицо и очень темные глаза. Сняв фуражку, он отбросил со лба прядь прямых черных волос.
– Здравствуй, Бриджит, – сказал он.
Она смотрела на него, не веря собственным глазам, одной рукой держась за дверь, а другую прижимая к груди над квадратным вырезом ситцевого платья.
– Я не призрак, Бриджит, – улыбнулся он. – Ведь ты Бриджит – или я ошибся?
Она еще несколько секунд стояла в оцепенении, потом ее лицо просветлилось, и она тоже улыбнулась.
– Дэниел, – сказала она, но почему-то не услышала собственного голоса. – Дэниел, – повторила она, на этот раз громче, и распахнула дверь.
Он перешагнул через порог и, продолжая опираться о трость, вошел в прихожую. Она заметила, что левая нога у него не сгибается.
– Как ты поживаешь, Бриджит?
– О, у меня все в порядке, Дэниел. – Она заглядывала ему в лицо, еще не совсем оправившись от удивления. – Я никак не могу поверить, что это в самом деле ты. Я ожидала увидеть кого угодно, только не тебя.
С минуту они молча смотрели друг на друга, потом вдруг оба рассмеялись, сами не зная чему. Он огляделся в поисках места, куда бы мог положить фуражку, и она взяла у него фуражку и положила на столик возле двери.
– Проходи, Дэниел… Нет, не сюда. Пойдем в столовую. Гостиная теперь стала спальней тети Кэти. Мы переместили ее вниз – внизу безопаснее.
– Так она еще жива? – Он остановился на полпути к столовой.
– Да, но она уже очень слабая и по большей части живет в прошлом.
Он кивнул, внезапно посерьезнев при упоминании о Кэти, и, прихрамывая, прошел в столовую. Там он медленно опустился на стул, вытянув впереди себя левую ногу.
Бриджит посмотрела на его ногу, потом пододвинула себе стул и села напротив него.
– Тебя ранили? – спросила она. Кивнув, добавила: – Я понимаю, это глупый вопрос. Я хотела спросить, где тебя ранили.
– О, это случилось где-то в районе Северного моря, – небрежным тоном отозвался он.
Она ожидала, что он расскажет, как это произошло, но он не стал продолжать. Опять наступило молчание. Бриджит сидела, сжимая перед собой руки, как это делают дети, когда они нервничают, и внимательно разглядывала Дэниела. Он выглядел старше, намного старше – казалось, с их последней встречи прошло не восемь лет, а больше. Его лицо очень сильно изменилось, утратив свое юношеское выражение и превратившись в лицо зрелого мужчины; уже даже начали обозначаться морщины вокруг рта. Он больше не был худощав, а заметно раздался в плечах и прибавил в весе. Единственное, что ничуть не изменилось в нем, – это его глаза. Они были такими же бархатисто-черными, какими она их помнила.
Дэниел, разглядывая Бриджит, тоже подумал: «А ведь она постарела!» Впрочем, это было вполне естественно – восемь лет все-таки немалый срок, и ведь он уже подготовил себя к тому, что увидит не прежнюю Бриджит, а Бриджит тридцатичетырехлетнюю. Но что-то резко изменилось в ее облике, и дело было не в годах. Он сразу же заметил, как только она открыла ему дверь, что в ее внешности произошло какое-то изменение, только никак не мог понять, какое именно. Сейчас, глядя на женщину, сидящую перед ним, он вдруг вспомнил, что у прежней Бриджит были длинные волосы, которые она укладывала в замысловатый узел на затылке. Эта деталь запомнилась ему больше всего из ее внешности.
– Твои волосы! – воскликнул он. – Ты обрезала волосы!
– Да. – Она провела рукой по волосам, дотронулась до коротких прядей на шее. – Длинные волосы требуют слишком много ухода, а у меня нет на это времени. Когда посреди ночи объявляют воздушную тревогу и надо вскакивать с постели и бежать в подвал, уже не до волос.
– Тебе идет короткая стрижка, – сказал Дэниел.
Это было ложью, но он, как и прежде, умел лгать убедительно, говоря людям приятные вещи.
Она снова дотронулась до своих волос.
– О, я знаю, у меня на голове ужасный беспорядок. Все как-то не доходят руки, чтобы заняться, как следует прической.
Это было сказано тоном юной кокетливой девушки, и Дэниел улыбнулся.
– Ты до сих пор преподаешь в школе? – спросил он.
– Да. Мне сначала пришлось оставить работу, но, когда началась война, я смогла вернуться в школу.
– А… как Питер? – спросил Дэниел, немного помедлив.
– Он получил работу в торговом флоте и сейчас служит на море. Он ушел в морской конвой два дня назад. – Говоря, она улыбалась и кивала в такт своим словам.
– Торговый флот, – повторил Дэниел. – Что ж, неплохая работа. А как твои отец и мать?
– Мама работает на почте три раза в неделю по вечерам. Сейчас она на работе и вернется в девять. А отец – уполномоченный гражданской обороны… Но скажи, – она нервно теребила свои пальцы, – ты-то как сюда попал? Твое подразделение разместили где-то поблизости?
– Нет, я лежу в госпитале неподалеку от Ньюкасла. Я пробыл там уже достаточно долго.
– Достаточно долго? – Она слегка подалась вперед на стуле. – Сколько же времени ты там пробыл?