— Где вы были? — спросила она сестер. — Весело провели время?
— Ездили с отцом на скачки, — ответила Мария, намыливая руки.
— Лошадь нашего дяди пришла первой, — сказала Миранда.
— Да ну, — неопределенно отозвалась та девочка. — Наверно, это было замечательно.
Мария взглянула на сестру, Миранда тоже закатывала рукава. Она старалась почувствовать себя мученицей, но ничего не получилось.
— Заточены еще на неделю, — сказала она, и глаза ее весело блеснули над краем полотенца.
Часть III. 1912
Миранда шла за проводником по душному коридору спального вагона, где почти все полки были опущены и пыльные зеленые занавески аккуратно пристегнуты, к месту в дальнем конце.
— Постель мы вам враз постелем, мисс, — сказал негр-проводник.
— А я еще хочу так посидеть, — возразила Миранда.
Соседка по купе, старая и очень тощая, с откровенным неодобрением уставилась на нее злющими черными глазами. Из-под верхней губы у этой старой дамы торчали два огромных зуба, а подбородок отсутствовал, однако характер был явно волевой. Она сидела, укрываясь за своими чемоданами и прочим багажом как за баррикадами, и злобно глянула на проводника, когда он сдвинул что-то из ее вещей, освобождая место для новой пассажирки.
Миранда села.
— Вы разрешите? — машинально сказала она.
— Как не разрешить! — сказала старуха. Хотя от нее исходила какая-то ершистая, суматошная живость, она выглядела именно старухой. При каждом ее движении нижние юбки из жесткой тафты скрипели, как несмазанные петли. — Сделайте одолжение, слезьте с моей шляпы! — с язвительнейшей учтивостью добавила она.
Миранда в испуге вскочила и подала старой даме помятое черное сооружение, сплетенное из конского волоса и искалеченных белых маков.
— Извините, ради Бога, — заикалась она; ее с детства приучили относиться к свирепым старым дамам почтительно, а эта, похоже, способна тут же, сию минуту ее отшлепать. — Я и думать не думала, что это ваша шляпа.
— А вы думали, чья еще она может быть? — осведомилась старуха, оскалив зубы, и завертела шляпу на пальце, стараясь ее расправить.
— Я вообще не поняла, что это шляпа, — сказала Миранда; она еле сдерживалась, вот-вот расхохочется.
— Ах, вы не поняли, что это шляпа? Где ваши глаза, деточка? — И в доказательство, что сие за предмет и для чего предназначен, старуха лихо, набекрень, напялила его на голову, однако на шляпу это все равно было не очень-то похоже. — Ну, теперь видите?
— Да, конечно, — промолвила Миранда кротко: может быть, кротость обезоружит соседку.
И осмелилась снова сесть, осторожно оглядев сперва оставленный ей уголок дивана.
— Ну-ну, — сказала старуха, — позовем проводника, пускай расчистит тут немного места.
И тощим острым пальцем ткнула в кнопку звонка.
Последовала торопливая перетасовка багажа, причем обе пассажирки стояли в коридоре и старуха отдавала негру самые нелепые распоряжения, а он, с философским терпением их выслушивая, расставлял ее вещи так, как считал нужным.
Потом обе снова уселись, и старая дама спросила властно и снисходительно:
— Так как же вас зовут, деточка?
Услышав ответ, она прищурилась, достала очки, привычно насадила их на свой огромный нос и стала пристально разглядывать попутчицу.
— Будь я прежде в очках, я бы сразу поняла, — сказала она на удивленье изменившимся тоном. — Я твоя родственница Ева Паррингтон. Дочь Молли Паррингтон, помнишь ее? Я тебя знала маленькой. Ты была очень бойкая девчурка, — прибавила она словно бы в утешение Миранде, — и очень своевольная. Когда я в последний раз про тебя слышала, ты собиралась стать циркачкой и ходить по проволоке. Сразу и на скрипке играть, и ходить по проволоке.
— Наверно, я видела какое-нибудь такое представление, — сказала Миранда. — Сама я не могла это изобрести. Теперь я хотела бы стать авиатором!
Кузина Ева поглощена была другими мыслями.
— Я ездила на балы с твоим отцом и во время каникул бывала на больших приемах в доме твоей бабушки задолго до твоего рождения, — сказала она. — Да, что и говорить, давно это было.
В памяти Миранды разом встрепенулось многое. Тетя Эми грозилась остаться старой девой вроде Евы. Ох, Ева, беда с ней, у нее нет подбородка. Ева уже ни на что не надеется, пошла в учительницы, преподает латынь в женской семинарии. Спаси Господи Еву, она теперь ратует за право голоса для женщин. Вот что мило в дочери-уродине — она не способна сделать меня бабушкой… «Мало толку для вас вышло от всех этих балов и приемов, дорогая кузина Ева», — подумалось Миранде.