- Очень любезный джентльмен, - сказала она, - только не слишком умен, и, как видно, был под хмельком.
- Нечего сказать, под хмельком! - воскликнул капрал. - Да он до того пьян, что едва на ногах стоит. Я сейчас видел его вместе с капитаном на рыночной площади; они разговаривали с Нэн Фантейл, и Триппет все лез к ней целоваться, а она в наказанье стащила у него с головы парик.
- И поделом негоднику! - сказала мисс Кэт. - Пусть не унижается до разговоров с какой-то там Нэн Фантейл. Поверите ли, капрал, всего лишь час назад мистер Триппет клялся, что сроду не видывал глаз, подобных моим, и что готов перерезать капитану глотку из-за меня. Нэн Фантейл - тоже еще!
- Нэн честная девушка, мисс Кэтрин, и пользовалась большим расположением капитана, пока кое-кто не перешел ей дорогу. Никто не вправе сказать дурное слово о Нэн - никто.
- Никто, кажется, и не говорит, - обиженно возразила мисс Кэт. Нахалка, дрянь и уродина! Не понимаю, что могут находить в ней мужчины.
- Девица она разбитная, это точно; мужчинам с ней весело, вот и...
- Вот и - что? Уж не хотите ли вы сказать, что мой Макс и сейчас к ней неравнодушен? - спросила Кэт, гневно сдвинув брови.
- О нет, что вы! К ней - нет... то есть...
- К ней - нет? - взвизгнула мисс Холл. - А к кому же в таком случае?
- Что за вздор! К вам, разумеется, голубушка, к кому ж еще. А впрочем, мне-то какое дело? - И капрал принялся насвистывать, словно в знак своего нежелания продолжать разговор. Но не так-то просто было отделаться от мисс Кэт - она пристала к нему с расспросами, и капрал, сперва упорно уклонявшийся от объяснений, наконец сказал:
- Ладно, Кэтрин, раз уж я, старый дурак, проболтался - так тому и быть. Я молчал, потому что капитан всегда был моим лучшим другом, но больше молчать но могу - вот разрази меня бог, не могу! Уж очень бессовестно он с вами поступает; он вас обманывает, Кэтрин; он подлец, мисс Холл, вот, если хотите знать.
Кэтрин стала упрашивать его, чтобы он открыл ей все, что знает, и он продолжал:
- Он хочет от вас избавиться; вы ему надоели, вот он и привел сюда этого болвана Триппета, которому вы приглянулись. У него недостает духу выгнать вас вон по-человечески, хоть он и не стесняется обходиться с вами по-скотски. Но я вам расскажу, что он задумал. Через месяц он отправится в Ковентри по вербовочным делам, верней, так он вам скажет. А на самом деле, мисс Холл, он поедет по брачным делам; а вас оставит без единого фартинга, чтобы вы не могли прокормиться. Верьте мне, таков его план. Через месяц нужда и голод заставят вас стать любовницей Тома Триппета; а его честь в это время женится на мисс Дриппинг из Лондона и на ее двадцати тысячах фунтов, и купит себе полк, и добьется, чтобы старого Брока вовсе уволили из армии, добавил капрал себе под нос. Впрочем, он мог бы произнести это и в полный голос, ибо несчастная рухнула наземь в самом настоящем, непритворном обмороке.
- Но ведь надо же было ей сказать, - пробурчал мистер Брок, уложив ее на диван и сбрызнув водой, за которой успел сбегать. - Фу ты, черт! До чего ж она хороша.
* * *
Когда мисс Кэтрин пришла в себя, Брок заговорил с нею ласково, даже почти сочувственно. А что касается самой бедняжки, то дело обошлось без истерик и нервических содроганий, каковые обыкновенно следуют за обмороком у особ более высокого звания. Она потребовала от капрала подробностей и выслушала их с полным спокойствием, не плакала, не вздыхала, не испускала ни горестных стонов, ни воплей ярости, но когда он, прощаясь, спросил ее без обиняков: "Так что же вы намерены делать, мисс Кэтрин? - она промолчала, но так взглянула на него, что он, затворив за собой дверь, воскликнул: Клянусь небом, у красотки недоброе на уме! Не желал бы я быть тем Олоферном, что ляжет рядом с такой Юдифью, - нет, слуга покорный!" - и удалился, погруженный в глубокое раздумье.
Вечером, когда капитан воротился домой, она не промолвила ни слова, а когда он стал бранить ее за надутый вид, сослалась на нездоровье, сказав, что у нее невыносимо болит голова; и Густав Адольф, удовлетворившись этим объяснением, оставил ее в покое.
Утром он почти не взглянул на нее: торопился на охоту.
В отличие от героинь трагедий и романов, Кэтрин не зналась ни с какой таинственной ведуньей, которая могла бы снабдить ее ядом; поэтому она просто обошла нескольких аптекарей, жалуясь на невыносимую зубную боль, и в конце концов набрала такое количество настойки опия, которое показалось ей достаточным для задуманного ею дела.
Домой она пришла почти веселая. Мистер Брок похвалил ее за столь благоприятную перемену в расположении духа; а капитана, вернувшегося с охоты, она встретила так приветливо, что он ей дозволил отужинать вместе с ним и его друзьями - раз уж она перестала дуться, - только пусть не вздумает начинать сначала. Ужин не заставил себя ждать; а потом, когда со стола была убрана посуда, джентльмены уселись за пунш, который мисс Кэтрин сама приготовляла им своими нежными ручками.
Не стоит пересказывать, какие при этом велись беседы, или подсчитывать, сколько раз на стол ставилась новая чаша пунша взамен опустевшей, или же распространяться о поведении мистера Триппета, который, когда на столе появились карты, отказался принять участие в игре, предпочтя сидеть возле мисс Кэтрин и любезничать с нею напропалую. Обо всем этом можно было бы рассказать подробно, на рассказ, хоть и вполне достоверный, едва ли вышел бы приятным. Куда там! Хоть еще только начата третья глава нашей повести, нам уже довольно опротивели и действующие лица, и те приключения, которые им суждены. Но что поделаешь! Публику интересуют одни лишь висельники, а бедному сочинителю нужно как-то существовать; и если он не хочет погрешить ни перед публикой, ни перед самим собой, для этого есть один только способ: изображать негодяев такими, каковы они на самом деле. Пусть это будут не романтические, изящные, велеречивые хищники, а откровенные мерзавцы; пусть они пьянствуют, распутничают, воруют, лгут, словом, живут жизнью настоящих мерзавцев, которые не цитируют Платона, как Юджин Арам; не поют поэтичнейшие в мире баллады, как веселый Дик Терпин; не разглагольствуют с утра до ночи о to calon {Прекрасном (греч.).}, как лицемер и ханжа Мальтраверс, о ком все мы читали с умиленьем и сочувствием; и не умирают в ореоле новообретенной святости, как бедняжка мисс Нэнси в "Оливере Твисте". Да, милостивая государыня, нельзя, чтоб вы и ваши дочери восхищались подобными личностями и сострадали им, будь то в жизни или в литературе; глубочайшее отвращение, гнев, презрение - вот те чувства, которые должна вызывать в вас эта порода людей. Талантливым сочинителям, вроде тех, кого мы только что приводили в пример, не должно наделять персонажей, принадлежащих к этой породе, чертами привлекательными и симпатичными, тем потворствуя прихотям своего воображения и давая пищу - чудовищную пищу! - нездоровым наклонностям вашего. Что же лично до нас, то мы просим наших молодых читательниц: сдерживайте себя, чтобы ни одна слезинка не пролилась над героями или героинями этой повести, ибо все они низкие люди, все до единого, и поступки их низки. Сберегите свое сострадание для тех, кто его достоин, и не тратьте его в Олд-Бейли, расчувствовавшись при виде кишащего там сброда.