Из маленькой «Оки», оказывается, можно выжать много, если постараться. Анна неслась по Москве, удивляя проворностью бывалых водителей. Она лихо уходила со светофора, легко вписывалась в любые ниши транспортного потока. Анна спешила, выжимая из двигателя, умело доработанного Костей Никитиным, все его лошадиные силы.
Бросив машину под знаком «Стоянка запрещена», она ворвалась в Управление, перепугав прапорщика на вахте. «Ненормальная», — проверив удостоверение, отметил он про себя.
Появление Челленджер в кабинете Соколова не удивило.
— Если ружье висит на сцене в первом акте, — ткнул пальцем в справку Олег, — значит, оно должно выстрелить в третьем. Что несешь в клюве? — Соколов вопросительно взглянул на Анну.
Челленджер затараторила, отстреливая убойную информацию.
Водители явно не спешили. Фирмач все чаще выходил на дорогу, внимательно всматриваясь в проезжающие машины. Минут через сорок после остановки на стоянку въехали «Жигули» четвертой модели. Водители обменялись приветствиями и о чем-то переговорили. Фирмач подошел к одному контейнеру и сорвал пломбу. В открытую дверь было внесено два объемистых ящика. Судя по напряжению, с которым они грузились, ящики имели немалый вес. В бинокль было хорошо видно, как водитель «Жигулей» достал из кармана пломбир и вполне профессионально водрузил пломбу на свое законное место.
— Ты смотри, что делают, сволочи! — пробурчал про себя наблюдавший опер.
Через две минуты колонна двинулась в сторону границы.
— Нет, вы представляете, — возмущалась Анна, — ведь и речи о поездке никакой не было. А у нее билет… А с номером. Я ведь только сегодня догадалась, как она телефон наш узнала. Вот хитрюга!
— А ты не хитрюга?
— Я оперуполномоченный! — Анна искренне обиделась. — Мне положено быть… не хитрой, а мудрой.
— И что думает наша «мудрая» по поводу пребывания госпожи Мицкевич в банке? — Олег крутил диск телефона.
— Да Бог ее знает. Обычно в банк ездит бухгалтер. Водитель ведь не входил за ней…
— У нее никакого пакета с собой не было?
— Нет, только сумочка.
— Какой банк, говоришь?..
Пушкарный облегченно вздохнул. Минские коллеги дали информацию на последний час. Все идет, как по смазанным рельсам. Колонна подходит к таможне. Сюрприза кое-кому не миновать.
Поставив в сторонку машину, сотрудники наружного наблюдения видели, как владелец трейлеров прошел в помещение таможенного поста. Через несколько минут вместе с таможенным служащим они вышли на улицу и проследовали к машинам. Таможенник осмотрел пломбы, сверил с накладными и… махнул рукой.
— Ты смотри, что творится. — Старший бригады рванул к таможенному посту. Машины запустили двигатели и тронулись к открытому шлагбауму.
— Куда? — опер несся, как напуганная лань.
Машины уходили. Уходили с недекларированным, конспиративно погруженным товаром. Опер не знал, что находится в ящиках, но состав преступления был налицо. И вот теперь, после двух суток с бессонными ночами все летит к черту! Он рванул на себя дверь поста с такой силой, что на него буквально выпал не ожидавший столь резких движений… Адмирал.
— Спокойно, сынок! — физиономия Малахова излучала ослепительное сияние.
— Так… — начал опешивший опер, разводя в недоумении руками. — Так…
— Не ТАК, а вот так! — Адмирал поднял вверх кулак с оттопыренным средним пальцем. — И вот так! — Он ударил левой ладонью по внутренней части правого локтя, отчего подскочивший кулак этой руки продемонстрировал классическую форму «нашего ответа Чемберлену».
Екатерина Васильевна не торопилась. До отлета было еще четыре часа. Она не спеша оглядела свой гардероб, но ни на чем глаз не остановила. «В дорогу лучше одеться по-дорожному». Новую жизнь надо начинать с новыми вещами. Она порылась в шкатулке с драгоценностями. Надела кольца, серьги, положила в сумочку браслет.
Все! Самый минимум вещей. Максимум — это пластиковая карточка банка «Американ экспресс» с фантастической суммой, перечисленной на нее со счета «Рецитала». Пройдет несколько часов, и все останется позади. И эти ненавистные люди, и нелюбимый муж, и эти сделки, от одного воспоминания о которых тошнит. Умница Рубин — любимый и единственный, сколько фантазии и находчивости он приложил, чтобы мы наконец оказались вместе… Воспоминания, воспоминания. Счастливые минуты, каждую из которых Екатерина могла восстановить до мельчайших подробностей. И те вечера в студенческом театре, когда усталые, но возбужденные от аплодисментов, они сжимали друг друга в объятиях… И те минуты расставания в Шереметьево, когда Рубин навсегда прощался с ней… И те короткие телефонные разговоры, когда любовью дышало каждое слово. Когда через тысячи верст протягивалась невидимая струна, издававшая эти звуки любви.