Точнее, со своими собственными комплексами. К нему было не подобраться. Для него авторитет личности определялся не только работоспособностью, но и чистотой. Министерство внутренних дел получило нового начальника. Генерал КГБ Федорчук привел в стены МВД большую команду своих людей. Для нечистоплотных чиновников ведомства Щелокова начались черные дни. Первые кадровые перестановки, первые уголовные дела…
Прибывшие в МВД чекисты ощутили все то же мощное противостояние. Ломать порочные традиции было тяжело. Слишком глубоко зашли болезненные процессы. Но очищение шло. И этому во многом способствовали честные сотрудники милиции. Им не меньше других надоели угодничество, взятки, чинопочитание, показуха. Тень недоверия легла и на них. Избавиться от этой тени — значит восстановить доверие народа.
Совместными усилиями реализовались крупные уголовные дела. Все чаще неприкасаемые становились обвиняемыми. Это вселяло уверенность, оптимизм.
Начало перестройки открыло новую эру. И для честных людей, и для людей сомнительных. В восемьдесят шестом году ситуация кардинально изменилась. КГБ был выведен из сферы борьбы с организованной преступностью. Отделы расформировывались, оперсостав менял участки. Резко сократились возможности для работы по коррумпированной верхушке.
Идеализм в политике, как и простота в быту, хуже воровства. Через три года все началось сначала. Вал преступности стремительно рванул вверх. Как всегда в тяжелую минуту, под знамена призвали чекистов. Но время было упущено, позиции утеряны, кадры утрачены…
И опять — как десять лет назад. С нуля, но по самым высоким требованиям.
Первым делом службы В.И. было разоблачение вымогательства четырех тысяч рублей. Символично, что преступником оказался сын члена бюро МГ'К. Горькая символика. Горькие и итоги…
Ущелье сужается и идет под уклон. Красные скалы остались в поднебесье. Здесь, внизу, где бредут двое, поддерживая друг друга, — серые сумерки. Еще полчаса, и в глаза снова полыхнет солнце. В долине свои, они встретят уже на последнем повороте. Главное — не напороться на духов.
И вдруг на последнем повороте из камней поднимается тот самый обкомовский отпрыск. Одновременно в сознание врывается глухое бормотание радио: «чрезвычайное положение… ГКЧП…»
Раз! Одеяло летит на спинку кровати. Два! Тело взлетает над койкой, босые пятки впечатываются в пол, как и положено в боевой стойке. Сбрасывать сон мгновенно — этому Афган научил навсегда: там крик «Тревога!» означал степень наивысшей опасности.
Приемник загробным голосом диктора вещал текст, который спросонья казался совершенно невразумительным:
«В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР и переходом в соответствии со статьей сто двадцать седьмой пункт семь Конституции СССР полномочий Президента СССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу…»
Мать за столом перебирает смородину. За забором слева сосед, такой же «шестисоточник», мастер шашлыка, богатырскими ударами крушит дрова: ждет гостей. «Жигуленок» покорно глядит на Олега пустыми глазницами вынутых фар. Если бы не драматический голос диктора, картина была бы идиллической.
— Мне приснилось или как? — Олег выхватывает из таза мокрые ягодки, бросает в рот. — Что по радио говорят?
— Все утро одно и то же. — Для матери сейчас важнее всего на свете смородина. — Президент заболел, что ли, не поняла, вместо него какой-то чрезвычайный комитет и чрезвычайное положение. Начальника вашего фамилию называют.
Мать — личность аполитичная, но в этой аполитичности конкретная. Снизили цены на продукты — хороший начальник в государстве. Подняли цены — плохой начальник. А потому на первое апреля — дату объявления о снижении цен при Сталине — как и раньше, смотрела с надеждой. И к Сталину по-прежнему относилась с симпатией, хотя в семье были репрессированные. «От судьбы не уйдешь. Что на роду написано, то и будет».
Нынешний начальник государства ей не понравился сразу. Определений она ему давала много, но самым, по ее мнению, оскорбительным было «балабон пустой».