— Как это было давно, я все забыл…
— Забывать — великое искусство. Я тебе помогу забыть твоих прикатчиков. Я очень хорошо умею не только все помнить, но кое что и забывать, если возникает такая необходимость. Недаром же мне доверено писать нашу историю. Хартингское Время знало, на ком остановиться и сделать свой выбор, — усмехнулся Цытирик.
Перед ними выросли меховые двери стационара, а позади раздались тяжелые шаги и жалобные всхлипы. Цытирик и Кеворка обернулись: к ним со всех ног бежал Гут.
— Раплет, Раплет… — кричал он, — Раплет, Раплет…
— Что — Раплет? Что у тебя опять? — сердито спросил Цытирик. — Вечно у тебя что-нибудь неладное, всякие глупые осложнения. Без неприятностей ведь не можешь.
— Не могу, — согласился безропотно Гут. — Я его всего почистил, снял старые ошметки, он стал у меня совсем как новенький. Я его завел на полную катушку, а он как врежет мне — и убежал. Не знаю даже — за что. Вот еле-еле до вас доплелся… Ой-йе-ей! — Гут осторожно дотронулся до огромной шишки, которая красовалась у него на лбу.
— Где он? — завопил Цытирик. — А информация? Информация где? Ты у него ее взял?
— Я взял? Не знаю, — Гут растерянно пожал плечами, — я, кажется, не успел. Информации, кажется, у меня нет. Он побежал к Светилам — на тебя, Кеворка, жаловаться! Его информация убежала вместе с ним — я так думаю.
Цытирик даже забыл отругать Гута, так был раздосадован.
— Какие отношения сложились у тебя с Раплетом? Он что-нибудь знает? Ну про эти твои новые мысли?
— Знает. Прими, Гут, мое сочувствие. Если вы, Великий, мне прикажете, я сейчас же верну Раплета на станцию.
Цытирик был полностью выбит из колеи — неслыханная дерзость со стороны амера: напасть на службу Времени!
— Но ты не в силах его вернуть — ты сейчас на карантине. Я немедленно свяжусь со Светилами. О! Это ему дорого обойдется: его спишут на запчасти. Гут, иди к образцам — как бы они тоже не взбесились. У них у всех без исключения просматривается эта опасная тенденция. Очень сильные отклонения. Зачем надо было выбирать таких ненормальных? А ты, Кев, пойдем со мной. Я постараюсь освободить тебя от чуждых влияний и наслоений. Ты будешь спать, а я буду читать тебе вслух нашу родную Историю — что может быть ее интереснее, нашей матери-Истории?
Они бесшумно пропали в мягком проеме, а Гут поплелся обратно на станцию.
ГУТ — НАШ СТОРОЖ
Мы сидели в кубе. Аленька, закутанный в сетку, был самый одетый из нас.
— Дикие они все какие-то здесь, — шепнула Кима Наташе. — Мы почти голые, а им хоть бы что. Я прежде всего накормила бы нас и дала хоть какую-нибудь одежду. Где долг гостепреимства — нету! Я у себя дома привыкла есть по часам.
— И и что самое странное — я даже не знаю, как надо с ними держаться, — вслух сказал самому себе Витя.
Он лежал в углу на спине, руки за голову, уставившись в потолок, откуда поползло вниз желто-зелено-синее и фиолетовое облако, оно ярко засветилось и стало нас всех по очереди расцвечивать.
— Надо — вместе, — подсказала Чапа. — Вместе — теплее и веселее. — Она лежала у Витиных ног.
Наташа вспомнила в этот момент рисунки, которые когда-то нарисовала авторучка, и подумала, что их всех уже здесь насильно раскрасили и сейчас с ними сделают, сотворят что-то такое уж…
— Жрать как хочется, — заорал Аленька. — Эй, вы, потусторонние, синие-зеленые и разноцветные туманы, слышите? Дайте нам хоть что-нибудь пожевать! — Он прогрыз сетку и выполз из нее.
В этот момент в куб вошел Гут с огромной шишкой на лбу и с маятником в руках. Он качнул маятник, чем-то напомнивший Наташе маятник настенных часов, какие висели у нее дома… как это все далеко и давно было! Ребята мгновенно уснули, а Наташа долго лежала с закрытыми глазами, ей в тот момент не давало покоя обыкновенное любопытство — откуда у Гута на лбу взялась шишка.
— Глаза бы мои не глядели на этот свет, — заворочалась во сне Чапа. — Просто некуда деться — так здесь светло и ужасно душно.
Витя проснулся от чапиных толчков, погладил ее.
— Мы, Чапа, на том свете — не путай, пожалуйста, и спи!
— Неужели мы все-таки подохли? — встрепенулась Чапа и подняла голову, одно ухо встало у нее торчком. — То-то я все время чувствую, что мне не по себе: хочу залаять, а не получается. Ав… — попробовала она залаять.
— Вы мне мешаете… — к ним наклонился Гут.
Глаза у Наташи были закрыты, но она видела, как блеснули у него на голове два металлических круга, такие же круги свешивались у него с шеи и с запястьев.
— Нет, Чапа мы еще пока живые… — сонно пробормотал Витя.
— Сеанс из-за вас рвется — быстро спать!
— Какой сеанс? — Витя приподнялся на локтях. — Ребята, вставайте! — испуганно крикнул он. — Они заглядывают к нам в наши сны, делают их страшными, лезут в память, роются там и что-то стирают. Только что я сам это все на себе испытал…
— Зачем кричишь — пугаешь меня? — недовольный Гут склонился над Витей. — Спи! Успокойся.
— А чего тебе-то пугаться — такому большому?
— Большие больше пугаются…
— А где Кеворка? — спросила Наташа. — Позови его, пожалуйста, сюда. С ним, Гут, нам будет не так страшно. И мы сразу же успокоимся.
— Он спит. По нему Великий Цытирик сейчас изучает историю вашего мира.
— Да что Кеворка знает — да ровным счетом ничего! — вознегодовал Витя. — Целыми днями он только и делал, что гонял мяч…
— Нам не нужны ваши знания. Нам нужны ваши отличия от других. Знаний у нас у самих слишком много и уже некуда от них деваться. Вон какую шишку мне из-за них наставили, из за этих знаний.
— Гут, а кто тебя так? — спросил Аленька, он тоже проснулся и после сна был настроен на мирный лад.
— Раплет — ну кто же еще так мог? Разве это порядок? И всю новую информацию он с собой прихватил. Не дал Великому Цытирику ее проверить. И вдобавок похитил нашу старую информацию, у нас тут есть своя собственная, для служебного пользования. Ой, как нехорошо — теперь жди неприятностей. Не люблю я неприятности, а зато песни и пляски — очень люблю.
— Гут, а ты — кто? Откуда ты знаешь наш язык? — спросила Кима, она проснулась последней. — Отправь нас домой, а? Ну что тебе стоит? Мы никакой ценности из себя не представляем. У нас ничего нет: ни денег, ни драгоценностей, ни каких-то особенных отличий.
— Не должен ничего объяснять, но эта шишка, однако, так мешает работать, путает мысли. Я — служка, простой служка у Времени. Безучастный свидетель. К сожалению, никому не могу ни в чем помочь. Я только приемщик. Недавно я принимал разумные грибы. Их тоже вывезли наши разведчики. Они все время тихо молились за сохранение своей грибницы и просили меня отпустить их домой. Предлагали за себя корзинку — добротная такая корзинка! — но я, к сожалению, неподкупный. Они тоже интересовались, откуда я знаю их грибной язык. Это — моя профессия. Когда делаешь какое-нибудь дело, его надо делать хорошо. Я первым встречаю прикатчиков. Я должен их успокоить и дальше покоить, пока они у нас на карантине. Иначе с ними случится катарус и они будут бесполезны для исследований в Лабиринте. А Светилам это не понравится, они будут очень сердиться. На похищение тратится много альдебаранских сил и энергии…
Гут возвышался над нами — могучий, широкоплечий. Он был похож на дерево, которое не может помочь, но и навредить тоже не может.
— Гут, а с нами-то что будет? — спросила Наташа. — Мы же все-таки не грибы, мы — люди. Разумные существа.
— Они тоже были разумные грибы. Они тоже боялись и хотели домой. Правда, это были очень старые, очень сморщенные грибы, но были среди них два грибенка. Они хотели чему-нибудь у нас научиться. У них на планете Трандайка все любят учиться, учиться и учиться. Не знаю, что потом с ними сделали в Лабиринте. Может быть, посадили в Башню, которая клонится в сторону Ретея. Мне об этом не сообщают. Мое дело — встречать. Провожают — другие. Зря я тут с вами так разболтался… а все это из-за шишки.