Раплет всеми силами стремился доказать, что биобруты по сравнению с амерами ничего не стоят. Надежным в космической разведке может быть только амер — и только амер! Вот и на этот раз он припас для Лабиринта немало тому доказательств. Окончательное решение Лабиринта — вся судьба Раплета — зависели от его успеха — расколоть этого предателя до самых тайных его глубин. Поэтому жирелы были подменены безобидными голографическими двойниками, но Кеворка об этом не знал.
— Будешь отвечать по существу или сразу тебя прикончить? — наконец спросил Раплет. — Я получил разрешение Лабиринта.
— Выйдем отсюда, — сказал Кеворка, — здесь разговора не получится. Видишь, я стою по колено в липучке. У меня могут отмереть ноги.
Немного подумав, Раплет согласился — сегодня истекал срок, отмеренный ему Светилами для предварительного дознания, а он еще решительно ничего не выяснил: когда, почему и зачем и каким образом Кеворка пропитался этим земным ядом. «Шевелись, а то тебя заменят!» — сказал ему под конец разговора Нак. И действительно — они могут!
Раплет сжал Кеворкину ладонь в своей холодной руке с цепкими железными пальцами и повел его по длинному спиральному коридору. Наконец, они пришли в тамбур с подъемными меховыми дверями.
Раплет встал у стены, Кеворка опустился на прибитую к полу табуретку и впервые за несколько суток дал отдых затекшим ногам.
— Говори!
Кеворка повернул к Раплету измученное лицо.
— О чем ты? Каких признаний от меня добиваешься? Я во всем уже сознался. Я нарушил инструкции. Хорошо. То есть — плохо. Я виноват. Но это — сильнее меня. Я — в полной твоей власти, во власти Светил. Делайте со мной, что хотите… это — сильнее меня, пойми!
— Нет, ты нас не обхитришь! Лабиринт хочет знать, почему ты нарушил заповедь разведчика. Что такое «любовь»? Не ты первый, оказывается, на ней горишь — еще был, ты, наверное, не знаешь, такой Вилт, мне Нак приоткрыл секретные архивы…
— Я знаю. Помнишь, на приеме Нак сам о нем заговорил?
— Да, было дело… но ты так можешь перезаразить здесь всех подряд и даже нас, амеров, тоже. Подробно опиши симптомы этой болезни, причины ее — она ускользает от наших приборов. Мы должны знать, как с ней бороться и победить эту напасть, если уже к нам ее занесли. Ты действительно способен открыть этим земным примитивам наши пути во Вселенной, рассекретить выходной канал?
Кеворка как будто не слышал.
— Я должен, — бормотал он, — вернуть их на Землю. Только на Альдебаране я понял, что здесь они превратятся в чудовищ, если уже не превратились. Я должен помочь им… там на Земле они когда-нибудь меня вспомнят и поймут… Они поймут меня и — откроют себя…
— Поймут тебя, откроют себя — что за бред ты несешь? Подумаешь, какая-то Земля не досчитается каких-то четверых своих жителей, — усмехнулся Раплет — могли же они попасть там под машину или умереть от воспаления легких! Вместо этого они попали к нам. И ничего с той Землей не случилось, уверяю тебя. Ноленс на всякий случай проверил ее параметры — она попрежнему вращается все с той же частотой и радиоизлучение у нее все то же, как было прежде. На место этих четверых там уже родилось множество других. Разве ты не знаешь их любимую пословицу «Незаменимых у нас нет!»? Как же ты смешон и жалок в своей привязанности к ним, ничтожный биобрут!
Раплет засмеялся, голова его затряслась и от этой тряски из-под черной шляпы выбилась косица разноцветных проводков.
Кеворка с силой дернул Раплета за выбившуюся косицу. Амер вздрогнул, полоса его жизни дала зигзаг, и он оцепенел. Кеворка нырнул в дверной проем. Пропустив его, двери с криком ужаса свернулись в ядовитый кокон.
Случайное отключение амера было недолгим: сработала система бликмента, и Раплет снова задвигался. Его вступление в новую фазу бытия было ужасным — он впал в такую ярость, что превратил ВЭГ в горстку камней и липких железных прутьев, а потом помчался к авезудам и там, унижаясь и кланяясь, выпросил у них во временное пользование — на пару каких-нибудь часиков! — Таинственного Дзыня.
А тем временем по всем каналам связи уже неслось сообщение: «Из ВЭГА бежал опасный преступник Кеворка, черный кеоркийец. Указавший его местонахождение удостоится высшей награды Альдебарана — получит право изменить свое происхождение!»
Весь Альдебаран был поднят на ноги, удивлению его жителей не было предела: «Неужели тот самый Кеворка, первый разведчик системы, ее гордость?!»
О Хартинг, что делается на этом свете!
ГВАДАРИЙ ФИГОСОФ И ЕГО РОЛЬ НА АЛЬДЕБАРАНЕ
Гвадарий Фигософ — верховный правитель Альдебарана — в утро побега Кеворки пребывал в дурном расположении духа, а это значило, что его размышления не будут представлять ценности для последующих поколений.
Гвадарий был странным существом и скрывал свою странность ото всех, кроме Эрумия: перед ним он не натягивал свой лиственный плащ до корней волос и не горбился, как глубокий старик, и не притворялся немым. Эрумий был ему предан беззаветно, и потому на Эрумия всегда можно было во всем положиться, уж он клюв зря, во вред своему Гвадарию, не разинет.
Гвадарий Фигософ представлял из себя существо наивысшего порядка, но в отличие от его подданных, не считая, конечно, карков, происхождение имел чисто растительное — это было дерево, наделенное способностью к глубокомыслию, постоянно раздумывающее о судьбах мироздания и, в частности, о судьбе пространства Олфея с его системой Альдебаран.
Это он, Гвадарий, придумывал законы для Альдебарана, это он следил из своей заповедной рощи за всем ходом его, Альдебарана, Истории, изредка подправляя ее — если что-то казалось ему не совсем так или же не в том духе.
Однако же существенных вмешательств в Историю, воплощенную в жизнь Светилами, — исполнительной властью Альдебарана — он по принципальным соображениям избегал, потому что его жизненный принцип был: спокойствие, равновесие, невмешательство.
Он был преогромного роста и мощного телосложения и занимал в лесу много места. Карки, в последнее время бродившие от нечего делать по кваркеронским лесам, часто садились под ним — в его тень — чтобы отдохнуть от очередной войны и от затянувшейся кваркеронской неразберихи с ее строгими беспорядками. Быстрые ариды, с гортанными криками пролетавшие над ним, иногда садились на его ветви, чтобы отдохнуть после долгих перелетов, и оставляли ему на память сделанные их когтями отметины на его ветвях. Коричневый неспокойный туман авезудов обычно накрывал его по вечерам. И он следил за его причудливым движением и проникался пониманием сложности авезудской жизни. Кеоркийцы не раз устраивали на его поляне свои поражавшие воображение шумные игры с песнями и плясками. Он терпеливо сносил их крики, крепко смежал веки и своими прохладными ветками легко постегивал не в меру разгулявшегося какого-нибудь певуна или танцора по его разгоряченной спине. Они не обращали на него никакого внимания — думали, что это такой теплый ветер раскачивает деревья и шелестит над ними мягкой листвой.
Он взрастил на своих крепких ветвях множество поколений узорчатых листьев, и они — наделенные частицей его разума — уносились из Кваркеронского леса и летали потом по всему Альдебарану и пространству Олфея в поиска для него, Гвадария, новых знаний и приносили их на себе в виде разнообразных прожилок и новых рисунков. Но никто из альдебаранцев не знал, не догадывался — что это за листья такие, кто за ними стоит, или кого они, альдебаранцы, сами лицезреют, когда сидят под шатромшумной листвы или же отдыхают после долгого перелета на толстых ветках, покрытых узорчатыми листьями.
Светила, через которых Гвадарий управлял всем пространством Олфея и системой Альдебарана, в отличие от карков, аридов и авезудов, его вообще никогда в глаза не видели, он был защищен от них своим мощным мыслительным полем, однако, они отлично знали, что он есть, существует и что выше, могущественнее его здесь никого нет и быть не может.