И мы его дружно поддержали радостными криками и воплями, что мы тоже отсюда уйдем, не на тех напали!
— Это не ваша забота, вам этого не дано знать, — ответил Раплет, — но так и быть, по старой дружбе, — он засмеялся, — я отвечу на ваш вопрос. Все равно ваш конец уже заранее и уже давным-давно предрешен. Кеворка — наш разведчик. У него свой закон. Он — сущность. А вы — материал для исследований, земные обра…
Раплет не закончил: мы грохнулись куда-то.
Не успели мы как следует ужаснуться — над нами раздался вселенский грохот, огненный смерч опалил нам лица, наши тела высоко подпрыгнули и выкатились на огромные весы, словно картофелины с овощного конвейера.
Кто-то сказал:
— Двести терри вместе с собакой. Зашкаливает.
Мы попрыгали с весов на какую-то поверхность. Под ногами ощутили опору, и своей твердостью она напомнила нам землю.
— Ребята, дайте руку бедному слепому — я ничего не вижууууу! — завыл Аленька.
— Считай, что тебе крупно повезло, — ответил Витя и подал руку бедному слепому.
Мы огляделись по сторонам — из лилового мрака выступал клочок вздыбленной серой поверхности, покатой, как спина огромного слона. «Альдебаранский привет выходцам с того света!» — прочитали мы с Кимой вслух плакат у себя над головой, написанный корявыми буквами. Он был привязан к ближайшему, как нам показалось, подвесному облаку, потому что это облако раскачивалось туда-сюда вместе с этим плакатом.
— Никак они принимают нас за покойников? — развеселился Аленька. Он легко переходил от уныния к веселью и наоборот. — Как бы я хотел сам это все увидеть своими глазами!
— Протри получше глаза — и все увидишь, — небрежно бросил ему Кеворка и пропал в лиловом мраке.
Аленька протер глаза и действительно все увидел своими глазами.
А увидел он, как и все мы, большой прозрачный куб, светящийся изнутри. В нескольких шагах от куба стоял столб с флажком «Державие Хинга карка Касавы, Кваркерония. Квадрант кьяри». Вниз, откуда мы прибыли, уходила стрелка, на которой значилось — «Тот свет».
Аленька ударил сначала кулаком по пространству, а потом ногой по столбу и сломал его. Ломать, крушить все без разбору на своем пути было его первейшим делом и любимым занятием.
— Эй, есть тут кто живой? Вы все на свете перепутали, — завопил он. — Это ваш свет — тот, а наш — этот! Выходцы с того света, выходите. Мы к вам прикатили на вашей, как она там… телеге-таратайке, прокачке. Никакой мы вам не материал и не образцы, а — люди! Мы сейчас вам тут такое устроим…
Мы бурно поддержали Аленьку — минута растерянности прошла. Главное, не трусить и оставить первое и последнее слово за собой, а там разберемся.
— Их никак не назовешь спокойниками, — произнес неизвестно откуда взявшийся старец, плоский, как огромная кукла из театра теней. Он был совершенно лысый. — Боюсь, не отразилось бы это на качестве образцов. Гут, двигай и сразу опускай. В клетку их, поскорей в клетку! — Старец зябко поежился, махнул кому-то и поплотнее закутался в розовый плащ — светлое пятно в лиловом мраке.
Куб в одно мгновение взвился вверх, переместился туда, где мы стояли, и упал на нас: мы очутились в кубе, в своей прозрачной клетке.
— Светилам, да и мне тоже, хотелось бы материала помоложе. Тогда он интереснее и работать с ним гораздо приятней. Они проектировали детей, а это — почти взрослые особи. Что-то сплоховали на этот раз наши разведчики. Надо эти образцы, пока не поздно, хорошенько сплюснуть. А то будут неприятности — знаю я этих Светил!
Не успели мы опомниться — нас каким-то образом внутри куба сплюснули. Мы уменьшились в размерах и выглядели теперь — не поймешь на сколько лет.
Старец приблизился к кубу и начал нас пристально разглядывать, при этом он что-то записывал тонкой палочкой на вращающемся в пространстве шарике, внутри которого то и дело вспыхивали желто-зелено-синие и фиолетовые искры.
— А где тот, чернявый? — спросил кто-то старца. — Его тоже надо сплюснуть и под колпак, а то, боюсь, испортится.
— Незачем, — резко ответил старец. — Ты, я вижу, совсем устал, Гут, замотался на работе. Своих не узнаешь? Ну-ка, взгляни, кто к нам вернулся: это же наш Кев!
В серой проверхности открылся люк, и оттуда вылез к нам на всеобщее обозрение черный великан Гут.
— Неужели — Кеворка? — закричал он оглушительно и радостно. — Я тебя уже вспомнил, мой дорогой Кеворка! Куда ж ты подевался? Дай-ка я тебя успокою!
— Сейчас, Гут, сейчас. Тащу Раплета… вот он. Видишь, завод у него весь вышел. Надо бы его поскорее подзарядить, а то, боюсь, начнутся необратимые процессы.
— Не твоя забота. Оставь его, не трогай! Тебе как разведчику-биобруту запрещено прикасаться к амерам, разве забыл? — сказал старец. — Как странно, однако.
Кеворка вылез из трубы, ее курносый нос все еще торчал раздето. Он задраил его железной задвижкой и, быстро проследовав мимо Гута, встал на одно колено перед старцем.
— Дядюшка Великий Цытирик, неужели мои глаза не лгут — и это вы? Рад видеть вас в полном здравии и в полном комплекте с Гутом. — Кеворка приложился лбом к краю розового плаща, в котором обитал старец.
— Не забыл родного древнего обычая. — Старец улыбнулся, и улыбка едва уместилась на его узком лице. Она далась ему, видимо, с трудом: после нее старец очень долго молчал.
Потом, уже после всего, Кеворка нам объяснил, что этот старец, хотя и был по рождению карком, но причислялся к гудзоно-авезудовской ветке. Земное подобие сошло на Цытирика внезапно и неведомо как, но именно тогда, когда он вплотную занялся изучением Земли, возможно, ее история настолько его захватила, что он сам решил, пока это все ему не надоест, оставаться человекоподобным. Цытирик был, оказывается, наивысшим авторитетом Альдебарана по части всевозможных историй — так Кеворка сказал. За его феноменальную осведомленность Хартингское Время, очень своевольное и капризное, подарило ему звание Великого Цытирика и назначило ему пенсию в виде бессмертия, которым он иногда тяготился. Он знал все языки ближних и дальних миров и первым на пару с Гутом встречал пришельцев, или прикатчиков — как здесь называли тех, кого похищали альдебаранские разведчики, и на Островке Относительной Безопасности (ООБ) тщательно их исследовал — собирал первичную информацию для Светил, а также и для себя лично, так как был сверх меры любопытен, и эта его единственная страсть никогда у него не ослабевала.
ПЕРВЫЙ КОНТАКТ
Втайне мы ожидали увидеть здесь чудовищ, но пока что их не было. Зато сами мы произвели самое тягостное впечатление на Гута — наш вид напугал его до смерти. Цытирик приказал ему войти в куб и завязать с нами непосредственный контакт. И вот Гут вошел к нам через прозрачную стену, изнывая от страха, то и дело хватаясь за живот и приседая.
— Ай, ай, белая болезнь их ест — боюсь-боюсь, — бормотал он. -
Ой, не трогайте меня, не надо!
Никто и не собирался его трогать, мы просто стали пожимать ему руку в знак приветствия, только и всего, чтобы не показаться совсем уж серыми — все-таки мы были с Земли, а не с какой-нибудь завалящей планеты под неизвестно каким номером.
Кеворка потом нам коротко объяснил, что местные жители здесь разноцветные: синие, зеленые, красные, желтые, фиолетовые и черные. И нет здесь только белых. Белый считается на Альдебаране чем-то вроде нашей белой вороны, и даже еще странней и опасней, потому что приносит тем, кто его коснулся, несчастье.
— Бедные, бедные, Хартинг пожалел на них краски! — запричитал Гут, и мы заметили, как он затрясся от страха.
Хартинг у кеоркийцев, из которых происходил Гут, был вроде нашего Бога.
Вытье Гута удивило Цытирика.
— В чем дело, Гут? Какая информация?
— Ужас до чего страшные все эти нынешние прикатчики. Напугали меня до смерти — вот какая информация. Никогда со мной такого не случалось. — И он выскочил из куба через прозрачную стену, снова изумив нас, как он, интересно, это делает — нам бы так!