— Вы научились разговаривать с муравейниками? — Вулич усмехнулся. — Впрочем, в целом вы мыслите правильно. Рано или поздно истинный Разум должен догадаться о том, что сейчас пришло вам в голову. А какой-то, возможно, уже догадался.
— Что вы имеете в виду?
— Я бы предпочел, инспектор, чтобы вы сами пришли к какому-то выводу. — Он спокойно глянул мне в глаза. — Что, по-вашему, является самой характерной особенностью жизни?
— Смерть.
— Но почему? — Вулич был раздосадован. — Почему смерть? Почему не бессмертие? Может быть, именно бессмертие является самой характерной особенностью жизни во Вселенной. Может быть, жизнь появляется в самые первые минуты творения вместе со временем, пространством, материей и уходит только вместе с ними. Разум, о котором мы говорим, мог впервые встретиться со смертными видами именно на Несс. Понимаете, инспектор, именно здесь, и впервые! Может, раньше он представления не имел о смерти. Ну, подумайте сами, разве его не заинтересовало бы такое явление? Вспомните, сколько мушек-дрозофил, мышей, собак мы мучили и убивали, подбираясь к бессмертию и не находя его. А для этого Разума, может быть, не существует тайн бессмертия, напротив, он потрясен своим открытием смерти. Он ставит эксперименты на нас всего лишь потому, что находит нас удобной формой для этого. Не больше. Он же не догадывается, что, умирая, мы умираем навсегда.
— Убийство всегда убийство.
— Но почему убийство? — Вулич даже наклонился ко мне. — Этот Разум чем-то обеспокоен, он ищет. Как бы мучительно ни умирал человек при проводимых им экспериментах, не следует обольщаться и обвинять чужой Разум в жестокости. Он просто не мы.
— Всему есть предел.
— Что за черт! — Вулич возмутился. — О каких пределах вы говорите? Очнитесь! Откройте глаза! Почему дело всегда в сотнях, а не в единицах?
Вулич загорелся.
Он напирал на меня, он требовал понимания.
Что-то и впрямь начинало брезжить в моем мозгу. Некая догадка, тень догадки. Эти сотни жертв, а потом вдруг Уиллер. И снова сотни жертв, а потом вдруг Оргелл. В этой странной цепочке впрямь наблюдалась некая закономерность. Может, Вулич прав? Может, главное действительно не в тех сотнях, которые погибли, а именно и только в тех двоих, которые выжили? Почему, в самом деле, они остались в живых, побывав в Воронке?
Я забыл о Вуличе.
Переключив инфор на свой канал, я спросил диспетчера:
— Пришли записи с Земли?
— Да.
Экран вспыхнул.
Каменная ограда.
Бедный и тесный двор.
Длинные деревянные ящики с цветами.
Вдали чудовищная панорама лиловых гор с посеребренными Солнцем снежными вершинами. Огнистые капли медленно сползали с длинной сосульки, взрывались радугами, падали в снег. Старый человек в теплой куртке удобно устроился на скамеечке посреди двора.
Он улыбался.
Он смотрел прямо на меня.
Он ничем не напоминал желчного старикашку с колючим сердитым взглядом, его круглые щечки румянились.
Уиллер?
Я потрясенно покачал головой.
Запись, предоставленная мне, была сделана всего два месяца назад где-то в Гималаях.
— Уиллер. — Вулич тоже узнал старика. — Я догадывался… Вы сделали мне подарок… Ему сейчас, наверное…
— Да, ему сейчас под двести лет, не меньше. Живая история планеты Несс. Неужели и Оргеллу уготовано что-то подобное?
— Уверен, не только ему…
— О ком вы?
Вулич удовлетворенно улыбнулся:
— Ну! Вы же пришли к верным выводам, инспектор.
И подбодрил меня:
— Будьте же мужчиной. Конечно, я говорю о Бетт Юрген.
В дверь постучали.
— Войдите.
Это был Лин.
Увидев Вулича, он не убрал улыбку с тонких губ, просто она стала чуть менее добродушной. Вулич поднялся:
— Мне пора. Надеюсь, мы еще увидимся…
Я кивнул, отпуская Вулича.
Лин откровенно обрадовался.
— Есть новости, Отти, — сообщил он, проводив взглядом художника. — Этот старик на Земле жив. Ты видел? Он жив! Я об Уиллере. Там создана специальная комиссия, я посоветовал включить в комиссию вас. Это дело для крепкого ума. Я сразу увидел, что вы станете настоящим инспектором, Отти. Верный глаз, способность к глубокому анализу. Когда-нибудь, помяните мое слово, вы возглавите все Управление! «Церера» подойдет через три дня, Отти. Жаль, что нам приходится расставаться. Я привык к вам.
Он говорил.
Он улыбался.
Он строил невероятные планы.
Пора закидать камнями голову Лернейской гидры, говорил он. Пусть мерзкая Воронка крутится в тишине, во тьме, в одиночестве. Пусть она крутится, пока мы тут не поумнеем. А когда поумнеем, снова обратимся к ней. Пока же все надежды на комиссию и на ученых Земли, правда, Отти? Ведь можно как-то восстановить утерянную память? Уиллер и Оргелл! — о таком материале можно только мечтать. А к Воронке мы оставим пару секретных проходов. Вдруг они нам понадобятся, правда? Ты здорово нам помог, Отти, теперь мы усмирим Воронку! Теперь мы прищучим сразу и Лернейскую гидру и Минотавра! Иначе и быть не может. Будь что-то иначе, это означало бы, что ничто на свете не окупается — ни страдания, ни бесчисленные жертвы, ни подвиги. А ведь окупается! Должно окупаться, правда, Отти? В конце концов, преодолев десятки световых лет, мы встречаемся не только для того, чтобы выпить по чашке кофе.