В безвыходной для Каспарова, как многим казалось, ситуации он неожиданно начал выигрывать партию за партией. Счет стал 5:3. С каждой партией Каспаров играл все решительнее, тогда как Карпов, очевидно, сдавал и физически, и морально. В КГБ запаниковали. Уже не было в живых ни Брежнева, ни Андропова, а в КГБ до сих пор считали, что чемпионом обязательно должен стать их агент Карпов. Перфильев использовал все имевшиеся в его распоряжении оперативные и административные ресурсы. Под угрозой оказался не чемпионский титул Карпова, а его собственная карьера. Генеральские погоны, которые мерещились после победы Карпова, уносились куда-то вдаль (и унеслись, как оказалось, в август 1991 года). По указанию Перфильева Пищенко денно и нощно уговаривал и ублажал (в том числе многотысячными подарками) теперь уже агента КГБ президента ФИДЕ Кампоманеса придумать что-нибудь, чтобы предотвратить победу Каспарова. Одновременно Кампоманеса обрабатывал глава федерации шахмат СССР Севастьянов. За подписью Бобкова в ЦК ушла докладная с предложением остановить матч, причем новый матч начать со счета 0:0, чтобы решение не выглядело как принятое в пользу Карпова и, главное, чтобы не вызвать гнев могущественного покровителя Каспарова Гейдара Алиева.
Секретариат ЦК КПСС поддержал предложение КГБ. С Кампоманесом к тому моменту все было согласовано, и решением главы ФИДЕ матч был остановлен.
Шахматная общественность мира и СССР была в шоке. Решение Кампоманеса противоречило всем существующим нормам и правилам. Но какие же могли быть правила, когда за звание чемпиона мира бились еще и КГБ с ЦК.
В этот день был рожден Каспаров, тот Каспаров, которого мы знаем сегодня, — бескомпромиссный борец за справедливость в своей стране.
Все более настойчиво напоминал о себе отказник Гулько. В одном из американских журналов неожиданно для КГБ появилась статья Гулько, описывавшая его борьбу за выезд. Как эта статья оказалась за границей, в КГБ не знали. Это был очевидный прокол гигантской системы, круглосуточно отслеживавшей все контакты и разговоры Гулько. У майора Кулешева возникли серьезные неприятности по служебной линии.
КГБ немедленно потребовал от руководства Госкомспорта СССР проведения с Гулько профилактической беседы. Беседу провели, припугнули Гулько уголовным преследованием, но эта беседа, как стало ясно в дальнейшем, лишь убедила Гулько в необходимости действовать более решительно. А тут еще умер очередной генеральный секретарь Черненко. Его место занял молодой и деятельный Горбачев, сразу же объявивший о необходимости преобразований в стране и разрядки международной обстановки.
В апреле 1986 года в одном из красивейших городов Швейцарии, в Берне, должна была состояться встреча руководителей ряда стран Европы в рамках Совещания по взаимопониманию и сотрудничеству в Европе. Зарубежные средства массовой информации уже сообщили, что во время этой встречи будет проведен шахматный турнир под девизом «Салют Гулько». Организатором этого турнира выступил давнишний враг КГБ и советского режима известный во всем мире правозащитник Владимир Буковский.
КГБ пришлось в срочном порядке давать объяснения аппарату нового генерального секретаря по поводу удержания семьи Гулько в Советском Союзе и вырабатывать систему мер по предотвращению его выступлений. Но действия КГБ теперь только провоцировали Гулько на ответные шаги. В период работы очередного съезда КПСС в феврале-марте 1986 года Гулько организовал и провел массовую голодовку протеста, в которой кроме него приняли участие несколько отказников, в том числе и женщины. Перед началом голодовки была проведена пресс-конференция с участием зарубежных тележурналистов. Эффект получился неплохой. В КГБ загрустили.
По окончании голодовки Гулько уведомил целый ряд государственных организаций СССР о том, что в первой половине апреля, за несколько дней до начала Совещания глав европейских стран в Берне и начала шахматного турнира «Салют Гулько», он начинает демонстрации протеста. КГБ пребывал в растерянности. Сведения, поступавшие из ЦК КПСС, свидетельствовали о нежелании нового генерального секретаря иметь проблемы с отказниками и объясняться по их поводу с лидерами ведущих стран мира. Как поступать в такой ситуации, не знали ни Кулешов, ни Перфильев, ни даже Бобков. Все шло по инерции. Как и ранее, планы Гулько контролировались агентурой и средствами слухового контроля за его квартирой. По-прежнему каждый его шаг отслеживала служба наружного наблюдения. При выходе Гулько на демонстрацию КГБ задействовал собственные подразделения и милицию, пытаясь сорвать протестные акции Гулько. Рвались плакаты, арестовывались и доставлялись в милицию демонстранты. Устав от повторяющихся акций протеста и не желая привлекать внимание прохожих к акциям Гулько, «отказников» пытались блокировать уже на подступах к памятнику Гоголю, у которого проводились демонстрации. В разгонах приходилось принимать участие даже Кулешову, ранее не опускавшемуся до практической уличной работы.
Пока Гулько с женой, одетые в черные майки с надписью «Отпустите нас в Израиль», в очередной раз удерживались в милиции, 11-й отдел Пятого управления КГБ в срочном порядке решал, как быть дальше. Время шло, милиция торопила, требуя решения: что делать с задержанными — больше трех часов при административном задержании нельзя было по закону удерживать людей; следовало либо освободить их, либо возбудить уголовное дело. Дела не было. Надо было Гулько отпускать. Отпускать не хотелось. Дали команду милиции перевозить задержанных из одного отделения в другое, каждый раз вновь оформляя административное задержание. Прием был сомнительный, но позволял выиграть время. Последним пунктом перевозки супругов Гулько в тот день стало 43-е отделение милиции на Красной Пресне. Здесь с ними провели очередную профилактическую беседу о бессмысленности демонстраций протеста и отпустили.
Приблизительно через две недели Гулько и его семье была вручена повестка о вызове в ОВИР. До долгожданного выезда из СССР оставались считанные дни. Противник сдался. Гулько выиграл партию.
Б. Гулько
Написание буквы «ламед»
(КГБ и я)
Моей сестре Бэлле, верному спутнику на путях обретения свободы.
1. Первые встречи
Мой первый контакт с КГБ состоялся, вероятно, еще до моего рождения. Я родился в начале 1947 года в Германии и не думаю, чтобы беременность жены офицера советских оккупационных войск осталась бы не зарегистрированной в анналах КГБ. Наша же очная встреча состоялась летом 1966 года.
Причиной очной встречи стало предстоящее пересечение мной государственной границы СССР. Советская сборная отправлялась на Всемирную студенческую Олимпиаду в Швецию. Накануне отъезда нас доставили в здание ЦК КПСС на Старой площади. Там с нами побеседовали и велели прочесть инструкцию с грифом секретности о том, как советские граждане должны себя вести в капиталистической стране. Для социалистических стран у них была другая инструкция. Согласившись прочесть секретную инструкцию, я, таким образом, дал обещание КГБ ее не разглашать. Сейчас я ее, может быть, и разгласил бы, да не помню, о чем там говорилось.
Впрочем, я наверняка эту инструкцию сразу же и нарушил. Сперва на Олимпиаде я потихоньку прочел книжку незадолго до того заточенного советскими властями Андрея Синявского «Любимов», которую мне дал студент-славист Рэдик Энд, игравший за команду Швеции. Книжка мне показалась посредственной. Куда больше мне понравилась повесть подельника Синявского Юлия