X X X
После пережитых в 70-х годах разочарований в Африке, на Ближнем и Дальнем Востоке КГБ в начале 80-х годов сосредоточил свое внимание на Латинской Америке. На одном из совещаний старших сотрудников Центра в 1979 году под председательством Крючкова была проанализирована ситуация прошедших лет и приоритеты КГБ на ближайшие годы. С основным докладом выступил Николай Леонов, начальник службы 1 ПГУ (аналитические материалы). Более 20 лет назад Леонов первым почувствовал большое революционное будущее Фиделя Кастро. В докладе делался акцент на расширение операций КГБ в 80-е годы в Латинской Америке и на слабое влияние в этом регионе "главного противника". Леонова энергично поддержал резидент КГБ в Венесуэле. Они с Леоновым призвали к поддержке некоммунистических освободительных движений в Латинской Америке, которые, как и Кастро в свое время, могут в своих странах взять власть и превратиться во влиятельных союзников СССР. (74) Надо сказать, что в отношениях Центра с Кастро в 1979 году произошел один неприятный инцидент, о котором никогда не писали в газетах. ДГИ засекла на Кубе агента КГБ, который передавал шифрованные сообщения в Москву по радио в нарушение официального советско-кубинского соглашения о разведывательных службах. В соответствие с этим соглашением шпионаж между двумя странами запрещался. К своему большому смущению и стыду, Центр должен был принести официальные извинения. (75) Однако на людях Кастро оставался надежным и красноречивым защитником советской внешней политики (даже во время вторжения в Афганистан) и набирал вес в третьем мире. В сентябре 1979 года он принимал в Гаване конференцию стран движения неприсоединения. Хотя на конференции присутствовали 92 главы государств, Кастро оставался в центре внимания. На протяжении трех последующих лет он возглавлял движение неприсоединения. В октябре 1979 года Кастро отправился в Нью-Йорк, прихватив с собой кубинского рому и лобстеров для роскошного приема в 12-этажном здании кубинской миссии ООН (самой крупной миссии, за исключением СССР и США, и главной базы ДГИ в Соединенных Штатах), а затем произнес страстную двухчасовую речь на Генеральной Ассамблее, требуя от "богатых империалистов" выдать третьему миру на протяжении следующего десятилетия триста миллиардов долларов. (76) В этот период политический центр в центральноамериканском регионе неизменно смещался в направлении Кастро. В марте 1979 года на маленьком островке в Карибском бассейне, Гренаде, к власти пришел прокубинский режим под руководством юриста марксиста-ленинца Мориса Бишопа. Секретные партийные документы, захваченные в ходе американского вторжения 1983 года, окончательно прояснили марксистское мировоззрение Бишопа, которое, по словам одного французского студента-революционера, в своей нелепости марксизмом было только в применении к братьям-комикам Маркс. Вот что говорил Бишоп: "Только подумайте, товарищи: как у нас в стране арестовывают людей. Нам не надо ходить и собирать подписи. Вас арестуют, когда я подпишу ордер после консультации с комитетом по национальной безопасности нашей партии или с вышестоящим партийным органом. Но после того, как я его подпишу, хотите вы этого или нет, для вас все кончено. " После некоторых колебаний Москва вскоре оказала Гренаде широкомасштабную военную помощь, отчасти и под давлением Кубы. Один из гренадских генералов Хадсон Остин в начале 1982 года направил Андропову письмо, в котором благодарил его "еще раз за огромную помощь вашей партии и правительства нашим вооруженным силам", и просил его организовать подготовку 4 сотрудников разведслужбы Гренады. (77) Более значительным событием, чем захват Бишопом власти на Гренаде в марте 1979 года, стало изгнание из Никарагуа жестокой коррумпированной диктатуры Сомосы Сандинистским освободительным фронтом 4 месяца спустя. Несмотря на поддержку Кубы и страстную риторику Леонова, Москва не сразу бросилась на помощь сандинистам. Хотя Кремль благожелательно отнесся к поддержке сандинистов советскому вторжению в Афганистан и с удовлетворением прослушал никарагуанский национальный гимн, в котором янки фигурировали, как "враги человечества", Кремль еще два года питал надежды, что маленькая, но ортодоксальная Коммунистическая партия Никарагуа сменит неортодоксальных сандинистов в системе политической власти нового режима. К концу 1981 года Фидель Кастро и сообщения КГБ наконец убедили Кремль в том, что сандинисты были настоящими революционерами, которые пойдут путем Кубы, тропой Советского Союза. При советской и кубинской поддержке сандинисты увеличили свою национальную армию за шесть лет с 5 тысяч до 119 тысяч человек, тем самым став одной из крупнейших военных держав за всю историю Центральной Америки. (Несмотря на американскую поддержку силы контрас, даже по самым оптимистичным оценкам, никогда не превышали 20. 000 человек). Центр быстро заключил с Манагуа соглашение о разведслужбах и направил туда представителя 20 отдела для установления связей с "нашими никарагуанскими друзьями" (так в КГБ называли дружественные разведслужбы). (78) По свидетельству перебежчика из никарагуанской разведслужбы Мигеля Боланьоса Хантера, директором никарагуанской службы безопасности был офицер кубинской ДГИ, работающий под псевдонимом Ренан Монтеро. Центр предоставил никарагуанцам 70 советников и построил им школу государственной безопасности. (79) В ответ никарагуанцы предоставили КГБ 4 базы электронной разведки. (80) Бешенство, с которым администрация Рейгана восприняла революцию Никарагуа, сыграло лишь на руку сандинистам и Московскому центру. Помощь Соединенных Штатов контрас, а также выплывшее наружу участие ЦРУ в минировании никарагуанских портов 1984 года и уничтожение нефтехранилищ Коринто заставили всех забыть о нарушении прав человека сандинистами и бесхозяйственности. Эти инциденты лишь подняли волну антиамериканских настроений в Латинской Америке и за ее пределами. Сандинисты получили международную поддержку в своей борьбе против американского империализма. Несмотря на свою личную популярность, Рейган так и не сумел убедить ни конгресс, ни американскую общественность продолжить финансирование борьбы контрас. (81) Официально помощь США контрас прекратилась в 1984 году. Попытки продолжить эту помощь неофициально ввергли Белый дом, к вящей радости Московского центра, в затяжную печальную комедию со скандалом "Иран-контрас". А в это время в Центре Николай Леонов купался в лучах славы, исходящей из Центральной Америки. Его точное указание в 1979 году на наиболее перспективный для расширения деятельности КГБ регион, а также первый шумный успех с Кастро привел к повышению его в 1983 году на должность заместителя начальника ПГУ по операциям КГБ в Северной и Южной Америке. (82) Разведывательное сотрудничество между СССР и Кубой продолжало расширяться как в сферах агентурной, так и электронной разведки. В середине 1970-х годов значительно расширилась совместная база электронной разведки КГБ - ГРУ в Лурдесе, расположенная менее чем в ста милях от побережья Соединенных Штатов. В 1983 году президент Рейган назвал ее крупнейшей в мире - "многими акрами переплетенных в тугой клубок антенн и датчиков". По данным совместного доклада Госдепартамента и Министерства обороны США, в 1985 году на Лурдесе работало около 2. 100 советских техников: "С этого ключевого поста прослушивания Советы следят за коммерческими американскими спутниками, связью военных и торговых судов, а также космическими программами НАСА на мысе Канаверал. С Лурдеса Советы могут прослушивать и телефонные разговоры в Соединенных Штатах. " (83)
X X X
В середине 70-х годов у КГБ появилось две новые заботы в Западной Европе. Во-первых, Европейское Сообщество (ЕС). До 1976 года резидентам КГБ в Западной Европе говорили, что в отличие от отдельных стран ЕС как таковое не представляло особого интереса для Центра, разве что разведданные по крупным политическим вопросам были достойны внимания. Однако взгляды ПГУ сильно изменились после того, как в декабре 1975 года премьер-министр Бельгии Лео Тиндеманс выступил с докладом в Европейском Сообществе. В своем выступлении Тиндеманс призвал Совет министров ЕЭС покончить с "шизофреническими" противоречиями между экономической интеграцией Сообщества и его политической фрагментацией. Он потребовал от ЕС общей оборонной стратегии и внешней политики. Значение доклада Тиндеманса еще более усилилось с признаками растущего интереса Китая к делам Европейского Сообщества. В сентябре 1975 года в ЕС был аккредитован первый посол Китайской Народной Республики, который немедленно начал вести с ним торговые переговоры. (84) К лету 1976 года Крючков пришел к выводу, что доклад Тиндеманса и китайская деятельность в Брюсселе свидетельствовали об опасном антисоветском заговоре. В июле 1976 года циркуляр за его подписью (что само по себе было уже немало) потребовал от резидентов "задействовать все оперативные возможности" и срочно собрать как можно больше разведданных о политике ЕС. Крючков указывал, что существовала реальная опасность превращения Европейского Сообщества в "военно-политический блок, который может попасть под влияние агрессивных и реваншистских сил". Европейское Сообщество и Китай уже сколачивали антисоветский альянс. Месяцем позже Центр разослал еще один более подробный циркуляр по растущей угрозе со стороны ЕС, в котором значительно преувеличивались как темпы политической, так и возможности военной интеграции. ПГУ явно опасалось злокозненного доклада Тиндеманса, в котором особый упор делался на следующий вывод: "Европейский союз будет нестабильным до тех пор, пока не выработает общую оборонную политику". Циркуляр августа 1976 года подчеркивал, что главной целью Сообщества отныне был "подрыв внешней политики социалистических государств". "Правящие круги ЕС" якобы искали и возможности подорвать социалистическую систему изнутри. Поддержка европейской интеграции американцами также указывала на то, что весь процесс был частью антисоветского заговора, и на протяжении нескольких последующих лет Московский центр неустанно твердил об этом резидентурам. Циркуляр, разосланный весной 1977 года, даже планы прямых выборов в европейский парламент, предстоящих в следующем году, расценивал как угрозу Советскому Союзу, поскольку они должны были ускорить политическую интеграцию. В циркуляре указывалось, что Сообщество превратилось в "координированный центр для коллективных экономических, политических и идеологических действий, нацеленных на подрыв международного престижа Советского Союза и других стран социалистического содружества. " Чтобы точнее раскрыть природу антисоветского заговора ЕС, срочно требовался доступ к его секретным документам. А раздобыть такие документы было возможно только после создания "надежной агентурной базы" в руководящих органах Сообщества. Резиденты во всех странах ЕС получили указание назначить старшего сотрудника КГБ, обычно заместителя резидента по ПР, для координации операций против Сообщества. Наиболее перспективными учреждениями для вербовки своих сотрудников Центр считал Европейский колледж в Брюгге, Европейский университет во Флоренции и Европейский институт в Амстердаме. ПГУ полагало, что студенты-отличники из этих институтов смогут в дальнейшем стать бесценными источниками информации. Но, помимо этих шпионских страстей, у сотрудников резидентур, координирующих операции против ЕС, было полным-полно рутинной работы. Так, им приходилось регулярно посылать в Центр телефонные справочники ЕС, списки дипломатов и журналистов, аккредитованных в Европейском Сообществе, и подробные данные по всем чиновникам ЕС, посещающим Советский Союз. Центр также подчеркивал необходимость "активных действий" для того, чтобы замедлить европейскую интеграцию и отсрочить прямые выборы в Европарламент. Резидентурам было поручено разместить в прессе статьи, акцентирующие противоречия между странами - членами Сообщества и между самим ЕС, Соединенными Штатами и Японией. Некоторые циркуляры по-прежнему указывали на опасность формирования ЕС и Китаем антисоветского блока. Несмотря на периодические конфликты между странами - членами ЕС и полным провалом концепции Тиндеманса об общей оборонительной политике, Центр по-прежнему беспокоила грядущая европейская интеграция. Эта тема не сходила со страниц циркуляров до ухода Гордиевского из КГБ и, вне всякого сомнения, после него. Так, циркуляр, разосланный весной 1984 года Виктором Грушко, заместителем начальника ПГУ по Западной Европе, еще раз вылил на головы резидентов ушат теорий заговоров, разработанных в 1976 году. Грушко сообщал, что укрепляющееся сотрудничество между Китаем и ЕС вызывало "тревогу" в Центре. ЕС строило далеко идущие планы по подрыву международного престижа и политического единства стран социалистического лагеря; "особую угрозу" представляли планы "реакционных групп", нацеленные на военную интеграцию европейских стран. Так что во всех своих аспектах, заключал Грушко, "интеграция Западной Европы противоречит интересам Советского Союза" Политбюро (на жаргоне КГБ, "Инстанция") считало ЕС "одним из главных объектов разведывательной работы". (85) То, что к началу 80-х годов Европейское Сообщество в глазах КГБ получило практически тот же статус, что и основные противники Соединенные Штаты, НАТО и Китай, - можно считать свидетельством значительного прогресса на пути европейской интеграции со времени подписания Римского договора 1957 года, как ни иронично это звучит. Несмотря на огромное количество информации, имеющейся в Центре по Европейскому Сообществу (в котором, однако, не было столь важных секретов, как в отдельных странах-членах), Центр оставался недовольным ее качеством. Он по-прежнему бранил лондонскую и, вне всякого сомнения, другие западноевропейские резидентуры за "неудовлетворительное" качество операций против ЕЭС. Резидентурам было поручено, "в соответствии с указанием тов. Крючкова", активизировать проникновение агентов и все другие формы разведывательной работы в Европейском Сообществе. Однако недовольство Центра отражало не малое количество разведданных по ЕС, а скорее, отсутствие подтверждения собственных теорий о кознях Запада. Когда Центр так и не смог получить подробных отчетов о брюссельском заговоре для подрыва государств Восточной Европы, он сделал вывод, что заговоры такие все же существуют, просто резидентуры не справляются с задачей. Крючков постоянно требовал "большей инициативы" в активных действиях по замедлению европейской интеграции. (86)
X X X
Второй главной заботой Центра в Европе в середине 70-х годов был арктический регион - архипелаг Свальбард (который включает в себя Шпицберген), а также Баренцево море. Хотя, в соответствии со свальбардским договором 1920 года, подписанным 39 странами, его территория находится под норвежской юрисдикцией, все участницы договора имеют право на эксплуатацию его экономических и природных ресурсов. Растущий интерес стран Запада к нефтяным и газовым месторождениям Свальбарда после нефтяного кризиса 1973-74 годов казался Центру большой стратегической угрозой. Опасения, что нефтяные вышки в Свальбарде и Баренцевом море могут быть оборудованы устройствами для наблюдения за кораблями и подводными лодками Северного военно-морского флота, лишь осложняли проблему советско-норвежской границы в Баренцевом море и привели к созданию зимой 1975-76 годов советской межведомственной комиссии в Арктике под председательством Н. А. Тихонова, первого заместителя Председателя Совета Министров. Крючков также играл важную роль в деятельности этой комиссии. Сбор разведданных по Норвегии и Арктике считался настолько приоритетной задачей, что проходил под личным контролем Андропова. (87) Ко времени образования межведомственной комиссии у Центра в Норвегии было два очень крупных козыря: одна козырная дама, которая уже подходила к концу в своей долгой карьеры агента КГБ, и второй - метивший в козырные короли. Первый агент - Гунвор Галтунг Хаавик была пожилой секретаршей норвежского министра иностранных дел, которая га 30 лет до этого влюбилась в русского военнопленного Владимира Козлова. Во время германской оккупации в Норвегии она работала медсестрой в больнице и выхаживала Козлова, а потом помогла ему перебраться в Швецию. В 1947 году госпожу Хаавик направили работать в норвежское посольство в Москве, где она возобновила свои встречи с Козловым. Козлов к тому времени уже женился, и МГБ его использовало как приманку. Затем, по давно отработанному сценарию, в 1950 году ее начали шантажировать и заставили работать на МГБ, дав ей кодовое имя "Вика". В 1956 году она вернулась в Норвегию с уже новым кодовым именем "Грета" и продолжала получать послания от Козлова и деньги от ее операторов. За 27 лет своей работы на советскую разведку она более 250 раз встречалась с 8 разными операторами и передала им тысячи секретных документов. (88) Гордиевский впервые узнал о ее существовании во время своей работы в Копенгагене в середине 70-х годов и предупредил о ней СИС. (89) Норвежская служба безопасности арестовала Хаавик к вечеру 27 января 1977 года, когда она передавала документы ее тогдашнему оператору Александру Кирилловичу Принципалову на одной из темных улочек в пригороде Осло. Принципалов затеял было драку, но затем заявил о своем дипломатическом иммунитете и был отпущен на все четыре стороны. В кармане у него остался конверт с двумя тысячами крон в стокроновых банкнотах, предназначавшихся для Хаавик. На протяжении нескольких часов после ареста, Хаавик твердила лишь о своей любовной связи с Козловым, которому она якобы передавала письма через советских дипломатов. Затем она замолчала, немного подумала и заявила: "А сейчас я скажу правду. Я почти 30 лет была русской шпионкой". Через полгода она умерла в тюрьме от инфаркта еще до суда. (90) В 1978 году Третий отдел передал Филби вычищенное дело Хаавик, в котором даже имени ее и национальности не было. Проанализировав дело, Филби пришел к выводу, что единственным возможным объяснением ареста агента был шпион, прокравшийся в КГБ. После публичного прочтения доклада Филби, начальник Третьего отдела Виктор Федорович Грушко сообщил своим сотрудникам: "Итак, если Филби прав, у нас в отделе работает предатель!" К счастью, Грушко не стал развивать эту тему. На встрече присутствовал и Олег Гордиевский. И в первый раз со времен своей далекой юности он страшно боялся покраснеть. Потребовалась вся его воля, чтобы краска не залила его щеки: Филби слишком близко подобрался к нему. (91) Во время допросов Хаавик у норвежской службы безопасности создалось впечатление, что в последние месяцы КГБ не очень-то интересовался ею. Тогда появилось подозрение, не находившее своего подтверждения несколько лет, что у КГБ был еще более важный агент в норвежском МИДе. У норвежской службы безопасности был еще один неприятный сигнал. Однажды услышали, как жена молодого офицера КГБ в Осло Владимира Ивановича Жижина спрашивала его вскоре после ареста Хаавик, не случилось ли чего. В ответ Жижин жизнерадостно ответил: "Да нет, могло быть и хуже!" (92) Самый главный агент центра в Норвегии, Арне Трехольт, был из того же теста, что и Жорж Пак и Хью Хэмблтон. Он пал жертвой своего тщеславия и неуемных амбиций КГБ. Этому смазливому и самовлюбленному типу к моменту ареста не было и 35 лет. Он был женат на телезвезде (его вторая жена) и высоко стоял в норвежской рабочей партии. В университете он изучал политологию, и похоже, на сотрудничество его подтолкнул собственный антиамериканизм. В конце 60-х годов Трехольт принимал участие в организации кампании против военной хунты, захватившей власть в Греции, как он считал, при американской поддержке. Трехольт стал помощником видного специалиста по международному праву Йенса Эвенсена, который выступал обвинителем по делу хунты в Европейском суде. Резидентура в Осло заметила Трехольта и начала его аккуратно обхаживать. Похоже, что процесс вербовки Трехольту страшно нравился. Позднее он вспоминал: "Для меня устраивали шикарные обеды, на которых мы обсуждали норвежскую и международную политику. " Первым офицером, ведущим Трехольта с 1968 по 1971 год, был Евгений Беляев. Он же постепенно и убедил Трехольта принять деньги за малозначительную информацию. Вскоре перед своим отъездом в Москву в 1971 году на прощальном обеде в ресторане "Кок Д'Ор" Беляев познакомил Трехольта с его следующим оператором, Геннадием Федоровичем Титовым, который был резидентом КГБ в Норвегии с 1972 по 1977 год. В Центре у Титова было прозвище "Крокодил". Коллеги его очень не любили, а подчиненные, за исключением небольшой группы протеже, боялись. Правда, начальство относилось к Титову благосклонно. Гордиевскому он запомнился как самый неприятный и беспринципный офицер КГБ. Титов родился в 1932 году в Карелии. Когда Титову было лет пять или шесть, его отца расстреляли. В стране бушевал "Великий Террор". Сам Титов вырос среди шпаны и с младых ногтей впитал в себя уличную мораль. К большому его удивлению, несмотря на такую биографию, Титова все же приняли в Ленинградский военный институт КГБ в 1955 году. А уж там он старался своим рвением замыть пятна в биографии. Самым большим его талантом, который он применял и в отношениях с начальством и с агентами, была необузданная лесть. Ею-то он и подкупил и Трехольта, и Крючкова. Трехольту он показался "замечательным человеком"- знающим, веселым, полным шуток и анекдотов о советских руководителях. Титов умел и хорошо слушать. Пока Трехольт распространялся о своих взглядах на Вьетнам, Грецию, НАТО, Соединенные Штаты и движение в поддержку мира, Титов с большим вниманием слушал и не скупился на похвалу. Он говорил, что у Трехольта есть уникальная возможность сделать огромный вклад в наведение мостов между Востоком и Западом - гораздо больше возможностей, чем у традиционной бюрократической дипломатии. Отчасти Трехольт действовал и как советский агент влияния, помогая организовать успешную кампанию, проводимую в 1972 году левым крылом лейбористской партии против норвежского членства в ЕЭС. Однако главной его задачей было снабжать КГБ секретной информацией по норвежской и натовской политике. Эта роль приобрела еще большую значимость после того, как бывший учитель Трехольта, Йене Эвенсен, был назначен руководителем делегации на переговорах по морскому праву. По его предложению Трехольт был назначен там же заместителем секретаря. Так что он стал самым важным источником разведсведений для межведомственной комиссии по Свальбарду и Баренцеву морю в Москве. Во время норвежско-советских переговоров 1977 года по границам в Баренцевом море Трехольт не только информировал КГБ по норвежской позиции на переговорах, но и действовал как советский агент влияния в делегации Норвегии. Соглашение по Баренцеву морю, подписанное Норвегией и Советским Союзом 1 июля 1977 года, затем сильно критиковалось в Норвегии за многочисленные уступки Советскому Союзу (93). Титова выслали из Норвегии в 1977 году в связи с делом Хаавик. На протяжении последующих двух лет он был специальным помощником Крючкова в Центре, продолжая атаковать его лестью так же, как он до этого атаковал Трехольта. С 1979 по 1984 год он был начальником третьего отдела ПГУ, занимавшегося Великобританией, Ирландией, скандинавскими странами и азиатско-австралийским регионом. Хорошо понимая, что главным импульсом в его карьере может быть только Трехольт, Титов убедил Крючкова позволить ему взяться за это дело. (94) Он продолжал периодически встречаться с Трехольтом в Хельсинки и Вене - излюбленных местах для встреч КГБ со своими европейскими агентами, а большую часть всей рутинной работы взвалил на двух офицеров в резидентуре Осло - Владимира Жижина и Александра Лопатина. В конце 1978 года Трехольт получил назначение в норвежскую делегацию ООН. Назначение пришло для КГБ как раз вовремя, потому что именно тогда Норвегия стала членом Совета Безопасности. Незадолго до отъезда Трехольта в ООН, Титов познакомил его в Хельсинки с Жижиным. Жижин-то и должен был стать оператором Трехольта в Нью-Йорке. Они договорились встречаться в ресторанах и оставлять друг другу записки в газетах в фойе для делегатов ООН. И все в Нью-Йорке шло неплохо, за исключением первоначальных жалоб Трехольта на невысокий уровень ресторанов, которые выбирал для встреч Жижин. От вольготной нью-йоркской жизни Трехольт потерял всякую осторожность, стал приторговывать золотом и серебром и купил себе рысака, которого стал выставлять на скачки. С 1982 по 1983 год он получил доступ к работе Норвежского института обороны и совершенно секретным космическим материалам НАТО. На суде обвинитель сравнил Трехольта в этом институте с лисом в курятнике. (95) В натовской стратегии Норвегия была "ключом к северу": "Кольский полуостров, где Норвегия граничит с Советским Союзом, можно сравнить, по словам одного из руководителей военно-морских сил США, с "драгоценнейшим на земле участком недвижимости". Советский Союз сосредоточил в Мурманске колоссальный военно-морской потенциал. Одним из незыблемых натовских постулатов было, что "войну в Атлантическом океане нужно вести в Норвежском море" и что Советский Союз попытается захватить Норвегию и вывести свои подводные лодки из норвежских фьордов. " (96) Отчасти по наводке Гордиевского, норвежская служба безопасности обратилась с просьбой к ФБР вести наблюдение за Трехольтом во время его службы в Нью-Йорке. Хотя норвежские власти и посчитали имеющиеся улики недостаточными для того, чтобы закрыть перед Трехольтом двери в институт обороны, все его последующие встречи с Титовым в Хельсинки и в Вене тщательно контролировались. Так, в Вене прогулку Трехольта и Титова засняли фотокамерой, спрятанной в детской коляске. На фотографии низенький и плотный Титов размахивает руками, а высокий и худощавый Трехольт, уже готовящийся к своему нью-йоркскому марафону, дружелюбно усмехается. (97) В начале 1984 года Титов наконец добился цели своей жизни - стал генералом КГБ. Правда, это больше была заслуга Трехольта, чем его собственная. (98) В то же самое время норвежское Министерство иностранных дел назначило Трехольта своим пресс-атташе во время визита в Осло американского госсекретаря Джорджа Шульца. В пятницу утром 20 января, незадолго до отъезда Шульца, Трехольт прибыл в аэропорт Осло для того, чтобы сесть на рейс 12. 45 в Вену и встретиться с Титовым. В руках его был портфель с 66 секретными документами МИДа. Он уже ожидал посадки в зале отправления, когда его арестовал заместитель начальника службы безопасности Норвегии Орнульф Тофте. В отличие от последующей газетной шумихи, ничего драматичного в ходе ареста не произошло. Вот что говорит Тофте: "Трехольт был спокоен и не произнес ни слова. Нам не нужно было хватать его за руки и надевать наручники. Его просто провели через боковую дверь в поджидавшую машину и отвезли в полицейский участок. " (99) На своем суде в 1985 году Трехольт заявил, что просто наводил мосты между Востоком и Западом. Суд посчитал это заявление "преувеличением, выходящим за рамки всякой вероятности". Самодовольство Трехольта, с таким старанием культивируемое Титовым, достигло гротеска, и он действительно сам себя мог убедить в том, что превратился в мост, объединяющий Восток и Запад. С равным старанием Титов потакал и жадности Трехольта. Позднее суд конфисковал у него более миллиона норвежских крон, которые, как считалось, он получил в результате шпионской деятельности. Эта цифра, по всей видимости, занижена. Ведь, кроме поступлений от КГБ, Трехольт получил и 50. 000 долларов от иракской разведки. Гордиевский убежден, что, если бы арест Трехольта произошел хотя бы несколькими неделями раньше, не видать тогда Титову генеральских погон. Вскоре после получения известий об аресте, Крючков отправил Титова в Восточный Берлин заместителем начальника тамошнего городка КГБ в Карлсхорсте. С ним поехали и два ведущих дело Трехольта офицера - Владимир Жижин и Александр Лопатин. (100) А еще через год Трехольта приговорили к 20 годам тюрьмы. В 1981 году Центр потерял еще одного важнейшего агента в Скандинавии, когда финский президент Урхо Кекконен сложил с себя полномочия в связи с ухудшившимся здоровьем. (101) К тому времени у КГБ в Финляндии было около 160 завербованных агентов и "доверенных связей"- больше, чем во всех странах Третьего отдела ПГУ, вместе взятых. Резидент КГБ в Хельсинки Виктор Владимиров и его соперник посол Владимир Соболев безапелляционно утверждали, что на место Кекконена придет его товарищ по центристской (бывшей аграрной) партии Ахти Карьялайнен. На этот раз резидентура не сделала ошибки, как в случае Кекконена, назвав Карьялайнена ее завербованным агентом. Он был назван "конфиденциальным контактом", но КГБ не сомневался в том, что сможет в будущем оказать на него огромное влияние, и даже называл его "наш человек Карьялайнен" или "человек у нас в кармане". Ведущий эксперт ПГУ по Финляндии и, пожалуй, самый лучший аналитик, на взгляд Гордиевского, - Альберт Петрович Акулов предсказывал, что репутация Карьялайнена как горького пьяницы принесет ему поражение на партийных выборах. Владимиров не счел заслуживающими внимания предсказания Акулова, поехал к председателю центристской партии министру иностранных дел Пааво Вяйринену и тайно заверил его о советской поддержке Карьялайнена и оппозиции его социал-демократического соперника, нынешнего премьер-министра Мауно Койвисто. (102) Вот что писал Карьялайнен: "Владимиров пообещал Вяйринену использовать свое влияние в коммунистической и других партиях для моей поддержки. Он открыто спросил Вяйринена: "Что может сделать Советский Союз для моего избрания"... Владимиров развивал идею государственного экономического сотрудничества таким образом, чтобы создать ситуацию, которая бы пошла мне на пользу. " (103). Но, как и предсказывал Акулов, несмотря на все кампании активных действий Владимирова в его пользу, Карьялайнен проиграл на выдвижении кандидатуры в центристской партии. Социал-демократ Мауно Койвисто легко выиграл на президентских выборах 1982 года. (104) Из всех шведских государственных деятелей в 70-е годы КГБ возлагал особые надежды на социал-демократа Улофа Пальме. До того, как в 1969 году Пальме стал премьер-министром, Центр не обращал на него особого внимания. Затем, однако, его красноречивое осуждение вьетнамской войны, призывы к странам Запада сокращать военные расходы и поддерживать прогрессивные движения в третьем мире быстро привлекли интерес Советского Сою