Перед распределением меня вызвал декан и сказал, что против моей фамилии будет карандашом написано «Министерство обороны». Я не должен удивляться, таким образом прикрывается распределение в КГБ.
Церемония распределения происходит в ИСАА в кабинете ректора. Возбужденные выпускники толпятся в коридоре. Вызывают по одному. Моя очередь подходила, когда меня кто-то потянул за рукав. Я оглянулся и увидел профессора Иванова.
— Куда вас распределяют? — спросил он.
— В Министерство обороны, — ответил я после некоторого колебания.
— Как в Министерство обороны?! — выкрикнул Иванов. — Для вас же место в аспирантуре готово. Я же сказал декану, чтобы вас распределили в аспирантуру! — и заспешил по коридору.
Жаль было старика. Больше мне не довелось с ним встретиться. Но до сих пор я задаю себе вопрос, а как бы сложилась моя судьба, останься я в аспирантуре?
Настала моя очередь. В кабинете ректора сидели почти все профессора и преподаватели нашего института. Мне было приятно видеть их улыбающиеся и ставшие близкими за эти пять лет лица. Председателем комиссии по распределению был профессор Юрьев. И вспомнилось мне, как пять лет назад я стоял в том же кабинете перед профессором Юрьевым, председателем тогда мандатной комиссии.
— Этого выпускника особо представлять не нужно, мы его все хорошо знаем. Староста курса, член партбюро института, хороший студент, побывал на преддипломной практике в Иране, рекомендован кафедрой истории Ирана в аспирантуру, но предпочел выбрать другой путь. Владимир Андреевич Кузичкин распределяется в Министерство обороны, — закончил профессор Юрьев с грустной ноткой в голосе.
В документе напротив моей фамилии была карандашом сделана надпись: «Министерство обороны». Я расписался и вышел. Этот этап моей биографии был окончен.
Это был конец мая. Позвонил Николай и сказал, что со мной хотят переговорить. Кто — не сказал. Мы встретились в обычном месте, прошли вверх по Кузнецкому Мосту, в Фуркасовский переулок, и вошли в помещение бюро пропусков КГБ. Через маленькое окошко я подал свой паспорт прапорщику КГБ в военной форме, и тот, внимательно сверив мою внешность с фотографией в паспорте, выдал мне разовый пропуск для посещения главного здания КГБ — Лубянки — по-простому.
Николай молчал.
— Кто хочет меня видеть? — спросил я.
Николай ничего не ответил, только многозначительно поднял глаза к небу. Это означало, что меня хочет видеть кто-то высокопоставленный. Мы пересекли Фуркасовский переулок и подошли к главному зданию КГБ, расположенному на улице Дзержинского, дом 2, к подъезду № 5.
Передо мной была огромная дубовая дверь метра три с половиной — четыре высотой и довольно тяжелая. За этой дверью оказались небольшой застекленный тамбур и еще одна дверь. За второй дверью — довольно просторное внутреннее помещение подъезда. Невысокие ступени вели к барьеру, преграждавшему вход. По обеим сторонам барьера два узких прохода, охраняемые прапорщиками КГБ в военной форме, которые проверяли пропуска. Движение входивших и выходивших было довольно оживленным. Охранник внимательно осмотрел меня, неторопливо перевел глаза на фотографию в паспорте, сверил все данные в пропуске с паспортом, еще раз посмотрел мне в лицо и только после этого пропустил за барьер. Николай прошел за мной, предъявив свое удостоверение КГБ. И в его случае процедура тщательного осмотра документа повторилась. Сразу за барьером широкая парадная лестница, доходящая до половины первого этажа. Налево от барьера коридор, по которому мы с Николаем и пошли. Паркетный пол, покрытый ковровым линолеумом коричневого цвета, светло-бежевые стены до половины и затем белые в цвет потолка, крепкие двери кабинетов, покрашенные под дуб, спускавшиеся с потолка простые белые шары светильников. И люди, идущие по коридору. Лица хмурые, смотрят в пол, разговоров не слышно, все куда-то спешат. Неприветливая, давящая атмосфера. Или мне это только казалось? В конце концов, с этим зданием было связано столько ужасов из истории нашей страны. И в этот момент никак не мог я отвязаться от одной мысли: «Ведь по этим коридорам водили не так давно арестованных. Что же я здесь делаю?» Мы подошли к лифту. Дверь лифта была железной с маленьким зарешеченным окошком посередине. Точно как дверь тюремной камеры. И когда она с грохотом захлопнулась за нами, то я почувствовал себя не будущим сотрудником этой организации, а заключенным. Лифт маленький, нас было в нем человек шесть, все хмурые. И лицо моего кадровика Николая, обычно веселое, приняло это стандартное выражение. В лифте высокий брюнет средних лет в добротном темно-коричневом костюме рассматривал меня в упор, что, как я уже усвоил, было не характерно для этой организации. Я опустил глаза. Мы вышли на шестом этаже. Сзади грохнула железная дверь, и вновь мурашки побежали по спине. Коридор шестого этажа ничем не отличался от того, что я видел внизу. Мы дошли до середины коридора, и высокий брюнет, который оказался сзади нас, постучал в одну из покрашенных под дуб дверей. Дверь открылась, я и высокий брюнет вошли внутрь, Николай остался за дверью. Кабинет небольшой, с высоким потолком, одним окном с простыми белыми занавесками. В кабинете было три человека. Один сидел за письменным столом спиной к окну, два других — за столом, покрытым зеленым сукном, для посетителей. При нашем появлении они встали. Высокий брюнет представил меня, мы обменялись рукопожатиями, но своих имен они не назвали. Предложили сесть. Они молча смотрели на меня, я смотрел на них. Двое были точно кавказцами. Один с седыми волосами, другой с черными курчавыми, оба примерно за пятьдесят. Сидевшему за письменным столом хозяину кабинета было где-то в районе шестидесяти. Интеллигентное лицо, умные глаза. Его лицо показалось мне очень знакомым, но я не мог вспомнить, где я его видел. Молчание, как мне показалось, длилось вечность, хотя, наверное, прошло всего несколько секунд.