О том, что произошло после убийства Мирбаха, достаточно хорошо известно. Поэтому есть смысл остановиться только на некоторых моментах. Когда Блюмкин и Андреев прибыли в расположение отряда Попова, левоэсеровские лидеры М. Спиридонова и Г. Голубовский отправились на съезд Советов для оглашения заявления о взятии на себя ответственности за убийство Мирбаха, после чего большевиками была взята под арест вся левоэсеровская фракция съезда. Тем временем левые эсеры задержали Дзержинского, прибывшего для ареста Блюмкина в особняк Морозова, а позднее Лациса и нескольких других чекистов-большевиков, а также заняли здание ВЧК. По этому поводу весьма интересные показания дал (в 1920 году) Лацису Попов, заявивший буквально следующее:
«Произведенный арест членов ВЧК и некоторых задержанных на улицах советских работников-коммунистов объясняю я необходимостью и боязнью за участие арестованных на съезде Спиридоновой и фракции лев. с. р. Если вы возьмете на себя труд вспомнить мой разговор с вами и т. Дзержинским о сказанной мной фразе: „Мы вовсе не хотим захвата власти“, на что тов. Дзержинский ответил, что ЕСЛИ ВЫ, ОПРАВДЫВАЯ ВЛАСТЬ КОММУНИСТОВ, НЕ ВОЗЬМЕТЕ САМИ — СДЕЛАЕТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ (выделено нами — авт.). И из следующий фразы „за целость Спиридоновой и фракции мы не остановимся снести полтеатра“, — сказанной мной. Вы найдете в них подтверждение сказанному мной выше, что события мне не представлялись с целью захвата власти, и что арест членов ВЧК и других вызваны были боязнью за участь арестованных наших товарищей»[30].
И действительно, на протяжении 6 и 7 июля «Штаб обороны партии» практически бездействовал: левые эсеры никаких наступательных действий не вели, так как не считали свое выступление направленным на вооруженное свержение большевиков и расценивали его как самооборону. Между тем большевики, более обеспокоенные арестом Дзержинского и возможной утратой контроля над Москвой, нежели убийством Мирбаха, в ночь с 6 на 7 июля организовали латышские части, которые с 5 часов утра начали наступление на отряд Попова, разгромить который для них не составило большого труда. После неудачной попытки захватить железнодорожный состав на Курском вокзале поповцы стали отступать из Москвы по Владимирскому шоссе, но на 17-й версте были настигнуты верными большевикам войсками и окончательно рассеяны. Во время боя на Курском вокзале чекистами был арестован Александрович, которого в ночь на 8 июля вместе с 12 поповцами (М. Филоновым, Ф. Кабановым, С. Пинегиным, М. Костюком, И. Козиным, И. Букриным, М. Засориным, А. Лопухиным, В. Немцовым, А. Жаровым, Н. Воробьевым, А. Юшмановым) расстреляли без суда и следствия.
Однако спустя несколько дней после 6 июля выяснилось, что никакого контрреволюционного мятежа не было. А когда миновал кризис, вызванный требованием немцев ввести батальон гренадер для охраны посольства, обнаружилось, что большевики от произошедшего не только не проиграли, а наоборот выиграли. Недаром позднее Ленин говорил, что все левые эсеры в принципе были за советскую власть и их попытка сорвать Брестский мир была вызвана тем, что они «дали ослепить себя призраком чудовищной силы», призраком германского империализма, и им казалось невозможной «иная борьба против империализма, кроме повстанческой». А в некрологе «Памяти тов. Прошьяна» Ленин писал, что «Прошьяну довелось до июля 1918 п больше сделать для укрепления Советской власти, чем с июля 1918 г. для ее подрыва. И в международной обстановке, создавшейся после немецкой революции, все более прочное, чем прежде, сближение Прошьяна с коммунизмом было неизбежно».
В результате следствие по т. н. левоэсеровскому мятежу, продолжавшееся до ноября 1918 года, было проведено не очень усердно, а до причин, по которым стало возможным убийство графа Мирбаха, вообще не стали докапываться. Так, давая показания следственной комиссии ВЦИК, Дзержинский и Лацис открестились от Блюмкина и в один голос утверждали, что он за несколько дней до покушения на Мирбаха был отстранен от дел. При этом Дзержинский заявил:
«За несколько дней, может быть за неделю, до покушения я получил от Раскольникова и Мандельштама (в Петрограде работает у Луначарского) сведения, что этот тип в разговорах позволяет себе говорить такие вещи: „Жизнь людей в моей власти, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни…“ Когда Мандельштам, возмущенный, запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать, что, если он кому-нибудь скажет о нем, он будет мстить всеми силами. Эти сведения я тотчас же передал Александровичу, чтобы он взял от ЦК объяснения и сведения о Блюмкине для того, чтобы предать его суду. В тот же день на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить и Блюмкина пока оставить без должности. До получения объяснений от ЦК левых эсеров я решил о данных против Блюмкина комиссии не докладывать. Блюмкина я ближе не знал и редко с ним виделся»[31].