В конце Миллер вновь просит дать о нем весточку жене в Париж, а также просит вернуть ему карманные часы (объясняя, что время зимнее, в камере темно, и он не может разобрать, который час). Он попросил и еще об одном «послаблении», а именно о разрешении иметь перо и бумагу, поскольку он хочет начать писать свои воспоминания.
Записку, о которой упоминается в письме, написанную на восемнадцати страницах, генерал отправил наркому вместе с письмом.
Миллер пытался доказать, что РОВС, равно, как и он сам, не были причастны к повстанческому движению в СССР.
Там, к примеру, сказано:
«В моем показании я излагаю все, что у меня сохранилось в памяти. Никакой непосредственной связи с организацией повстанческих движений я не имел и вообще за эти 7 1/2 лет бытности председателем РОВС слышал всего о двух крупных повстанческих движениях — в 1930 г. в Восточной Сибири и на Северном Кавказе в 1932 или 1933 годах — точно не помню…».
30 марта 1938 года генерал Миллер вновь пишет Н. Ежову:
«…Я решаюсь еще раз просить Вас исполнить мои просьбы, изложенные в заявлениях моих от 4 ноября и подтвержденные в моем обращении к Вам 28 декабря пр. г. и разрешить отправку моей жене хотя бы самого краткого письма с уведомлением, что я жив и относительно благополучен… Я так ярко вспоминаю, как тяжело страдала от неизвестности жена Ген. Кутепова, а с ней и все мы, хорошо знавшие его, рисуя себе картину всех тех ужасов и физических страданий, которые должны были ожидать его в Москве…»
В том же письме он впервые обращается с еще одной просьбой — ему хотелось бы побывать в церкви. Он напоминает о декларации советского правительства и даже о трудах Ленина на эту тему:
«В предположении, что заветы Ленина чтутся и соблюдаются его учениками и преемниками, нынешними распорядителями судеб русского народа, в полной власти которых я сейчас нахожусь, я решаюсь просить Вашего разрешения мне отговеть на ближайшей неделе в одной из московских церквей по Вашему выбору».
И далее:
«Вопрос о нежелательности встретиться с кем-либо, кто мог бы меня узнать, мне кажется отпадает… У меня было очень мало знакомых в Москве, а теперь по истечение 20 лет смерть, эмиграция, высылки наверняка и последних знакомых унесли. Кроме того, я могу перевязать лицо повязкой, да и вообще мой современный облик штатского старика мало напоминает моложавого 47-летнего генерала, каким я уехал из Москвы в 1914 году».
«Народному Комиссару внутренних дел Союза С.С.Р.
генеральному комиссару государственной безопасности
Ежову
Неполучение ответа на мою просьбу к Вам от 30 марта лишает меня надежды получить просимые посещения церкви, хотя бы лишь в течение одной недели во время Великого Поста. Поэтому я, ссылаясь на мотивы, приведенные мною в вышеуказанном моем прошении, решаюсь дополнительно просить Вашего разрешения на передачу Его Высокопреосвященству Митрополиту Московскому приложенного при сем письма, в нем прошу Владыку, дабы я мог в чтении Евангелия и Библии найти столь нужное мне духовное утешение и получить некоторые сведения по Истории Церкви. В случае Вашего согласия и готовности Владыки исполнить мою просьбу, прошу Вас не отказать в Вашем соответствующем распоряжении о доставке просимых мною Книг через начальника тюрьмы. Вместе с тем, повторно прошу Вашего разрешения на предоставление мне права пользоваться бумагой и пером, хотя бы лишь для того, чтобы при чтении книг, полученных мною из тюремной библиотеки, делать краткие выписки в целях облегчения усвоения прочитанного.