Начиная со времен «Чека», тайная политическая полиция использовала шпиков и тотальный террор, чтобы парализовать самосознание большинства народа, внушить ему чувство безнадежности и беспомощности перед могуществом партии. Этот паралич привел к тому, что храбрые генералы, герои партийного подполья, лояльные ученые, художники, руководители промышленности и преданные партии офицеры разведки не воспротивились собственному уничтожению в ходе безумных сталинских чисток. Отцы и сыновья, матери и дочери, братья и сестры, друзья и товарищи боялись вступиться за родных им людей, добрых знакомых, коллег. Все были запуганы, каждый был одинок.
Сегодня применяются более утонченные средства воздействия на советских граждан. Но основным средством изоляции продолжает оставаться все тот же страх, внушаемый тайной политической полицией — КГБ.
Относительно небольшое число граждан за последние годы позволило себе высказаться на заведомо запретные темы, и КГБ отреагировал с жестокостью, которая кажется до нелепости непропорциональной угрозе, какую представляли для системы эти граждане.
Хозяева КГБ имеют особый нюх на всякую потенциальную опасность. Открыто протестуя против несправедливости или тирании, советский гражданин, по существу, заявляет олигархам: «Вы можете делать со мной все, что вам заблагорассудится. Разорить мою семью. Бросить «меня в концлагерь. Поместить в психушку и принудительным «лечением» превратить в полуживотное. Но я больше не стану подчиняться вашим правилам игры. Меня больше не удастся запугать». Тем самым протестант замахивается на самую основу советской системы, основанной на страхе. Олигархия понимает, что любое проявление бесстрашия, не пресеченное вовремя, подвергает систему нешуточной опасности.
Таким образом, власти должны постоянно полагаться на то, что тайная полиция увековечит этот страх, распознает, изолирует и подавит всякое проявление бесстрашия. Ради этого КГБ содержит чудовищную сеть осведомителей, сидящих в каждой щели советского общества. Инакомыслящих, которых не удается вернуть к ортодоксальному поведению путем предостережений со стороны КГБ, ждут лагеря принудительного труда или психушки.
Имея дело со всем остальным миром, советская олигархия вынуждена вести с ним борьбу с позиций относительной слабости. Так повелось со времен Ленина. Так продолжается и сейчас. Правда, за шестьдесят с лишним лет своего существования советское государство обрело чудовищную военную мощь, хотя это и далось ему очень недешево. Подавив восстание в Восточной Германии (1953) «венгерскую революцию (1956), ростки свободы в Чехословакии (1968) и поставив перед угрозой интервенции Польшу (1982), Советы показали миру, что они не остановятся перед применением военной силы, чтобы сохранить свою империю. Вторгшись в Афганистан, они продемонстрировали и нечто большее: они пойдут на завоевание силой оружия любой страны, которая, по их мнению, не сможет оказать эффективного сопротивления. Если они в один прекрасный день придут к выводу, что Запад не сможет или не захочет сопротивляться их военному вторжению, они, конечно, соблазнятся возможностью завоевать и государства Западной Европы. Но до тех пор, пока они сознают, что Запад все еще обладает равной или превосходящей военной мощью, они не решатся ни на какую акцию, способную привести к прямой военной конфронтации.
Советская олигархия все еще провозглашает, что всему человечеству суждено жить в коммунистическом обществе. Бывший государственный секретарь Соединенных Штатов Дин Раск как-то заметил: «Демократии не верили, что диктаторы говорят то, что думают, и это неверие обошлось нам чрезвычайно дорого». Прислушаться к тому, что говорит советский диктаторский режим, весьма невредно и, более того, поучительно. Но чтобы все правильно понять, требуется сначала изучить советский язык и советские формулировки.
Большинство американцев понимают слово «детант» именно в том смысле, как разъясняет его стандартный толковый словарь английского языка: «ослабление напряженных отношений или трений» между народами. Однако для Советов «детант» означает нечто иное: смягчение явного, видимого конфликта, но с одновременным усилением конфликта тайного, подспудного. «Разрядка (детант) ни в коей мере не означает возможности ослабления идеологической борьбы, — заявил Брежнев на заре детанта, в 1972 году. — Напротив, мы должны быть готовы к тому, что эта борьба станет более интенсивной».