— Вот видишь! — сиял Пирогов. — Всегда слушай меня!
Встретившись как-то со Станиславом в коридоре резидентуры, Пронников выразил удивление, почему Левченко не заходит к нему. С некоторым сарказмом, как показалось Станиславу, он спросил: «Как поживает твоя красавица Наташа? А песик, что с ним? С этим прелестным песиком?..»
В апреле, тоже в коридоре и на ходу, Пронников вдруг поинтересовался: «Что, Наташа уже получила работу?» Он, конечно, не мог не знать, что незадолго перед тем посольство вернуло Наташино заявление с резолюцией: «Вакантных должностей нет».
Одним из наиболее многообещающих знакомств, завязанных Станиславом среди японцев, было знакомство с видным деятелем японской социалистической партии, которому КГБ присвоило кодовое имя Кинг. Левченко тщательно изучал личность этого человека, чтобы «подобрать к нему ключик», и снова и снова повторял про себя советы, полученные в разведшколе от полковника, который приобрел в этом немалый опыт в Соединенных Штатах. Обсуждая со слушателями вопрос, каким образом люди становятся агентами чужой державы, полковник привел американскую формулу «MICE» Money, Ideology, Compromise, Ego, — то есть: деньги, идейные соображения, боязнь компрометации, самомнение (или, если угодно, комплекс неполноценности). И добавил: обычно иностранца способно толкнуть к сотрудничеству с КГБ даже присутствие хотя бы одного из этих факторов, но в идеале лучше использовать все четыре.
Собранные резидентурой данные о Кинге содержали такую информацию: это — респектабельный интеллектуал, в прошлом имевший убеждения, близкие к коммунистическим, продолжающий и посейчас склоняться к марксистской идеологии. Правда, это не обязательно говорило о его симпатиях к Советскому Союзу. Подавляющее большинство японцев относятся к СССР отрицательно, а многие — настолько враждебно, что во время своих поездок по Японии Левченко предпочитал выдавать себя за американца или швейцарца. Японские марксисты часто рассматривают Советский Союз как изменника истинному марксизму, даже японская компартия занимает резко антисоветскую позицию.
Кинг получал прекрасное жалованье. У него были жена и двое детей. Он не страдал какими-либо бросавшимися в глаза недостатками или порочными наклонностями, опираясь на которые можно было бы его шантажировать. В распоряжении ГБ не было данных, что он отличается, скажем, чрезмерным самолюбием, или — что было бы еще лучше — честолюбием. Тем не менее, ища подход к этому человеку, Левченко пытался нащупать скрытые пружины его поведения, черты характера, которые позволили бы воздействовать на тот или иной из элементов, входящих в комплекс «MICE».
Руководствовался он и некоторыми общими принципами, которые сам вывел из анализа японской национальной культуры и психологии. Японцы работали очень напряженно, их день был нередко расписан по минутам, и они неодобрительно относились к любой непроизводительной потере времени. Исходя из этого, Левченко старался сделать любую встречу за обедом или ленчем приятной и запоминающейся для собеседника, уснащая беседу тонкой лестью и вводя в нее обрывки тех или иных деловых сообщений, которые Кинг мог счесть полезными для себя.
Используя прием, неоднократно проверенный и доказавший свою эффективность, Левченко как-то заметил: «Откровенно говоря, я хотел бы вам кое-что сообщить — при условии, что это останется между нами. Официально считается, что «Новое время» издается советскими профсоюзами. Но на самом деле это орган министерства иностранных дел, причем он регулярно выпускает конфиденциальный бюллетень для узкого круга лиц, — настолько узкого, что этот бюллетень читают разве что только люди, близкие к Политбюро или непосредственно определяющие советскую политику. Поэтому я не могу позволить себе ошибаться: они должны знать реальные факты, независимо от того, приятны эти факты или нет. Вот почему я так ценю наши доверительные беседы. Ведь вы признанный авторитет в международной политике». (Иными словами это означало: «Мистер Кинг, разговаривая со мной, вы разговариваете не с рядовым, обычным журналистом моем лице вы говорите с руководством Советского Союза и, возможно, в этот самый момент произносите нечто такое, что окажет влияние на дальнейшую политику этой державы!
Руководствуясь донесениями агентов КГБ, уже внедренных в верхние слои социалистической партии Японии, Левченко задавал своему собеседнику вопросы, демонстрирующие поразительное знание обстановки, сложившейся внутри партии, и в японской политической жизни в целом.
Впрочем, иногда он специально преподносил своему собеседнику какой-нибудь факт в искаженном виде, заведомо ошибочно оценивал то или иное событие, давая Кингу возможность поправить его.
— Вы уверены, что это так? — спрашивал он, когда Кинг деликатно указывал на его ошибку. — Я получаю информацию из надежного источника…
Иногда, желая доказать свою правоту и продемонстрировать превосходство своих сведений и соображений, Кинг увлекался и сообщал такие вещи, которые были безусловно новы и поэтому представляли интерес для КГБ. В таких случаях Станиславу, действительно, оставалось только искренне благодарить Кинга за то, что тот рассеивает его заблуждения и предупреждает неправильную оценку им (а тем самым, надо понимать, и руководителями Советского Союза) тех или иных событий.
Демонстрируя доверие, Левченко время от времени информировал Кинга о некоторых неявных изменениях в советской политике или о внутренних проблемах Советского Союза, о которых со дня на день должна была сообщить — но пока еще не сообщила — «Правда». Эти маленькие откровения, ничего не стоившие Советам, делали Кинга на ближайшие несколько дней более информированным — пусть по частным вопросам, — чем его окружение. Сверх того, раза два или три у Левченко появилась возможность поделиться с Кингом кое-какими секретами правящей в Японии Либерально-демократической партии. Этой информацией социалистическая партия, к которой принадлежал Кинг, могла при желании воспользоваться в пику своим соперникам.
Левченко понимал, что завоевать дружеское отношение любого японца очень непросто. Но зато когда это достигнуто, оказывается, что игра стоила свеч, дело в том, что японцы смотрят на дружеские связи почти как на родственные, фамильные. И Станислав медленно, но верно добивался дружбы Кинга. Он старался создать у него представление о себе как о симпатичном, чутком человеке, ничего общего не имеющем с расхожим образом твердолобого большевика. Он предпочитал скромные рестораны и заказывал, обедая с Кингом, непременно японские деликатесы, для многих иностранцев несъедобные да и просто вредные для желудка, например «авабино-кимо» — сырую печень какого-то морского чуда. Он никогда не позволял себе критиковать какие бы то ни было стороны японской действительности и не давал понять Кингу, что в той или иной мере соглашается с его собственными критическими высказываниями.
Их дружеские отношения, казалось бы, укрепились, — и в этот момент Левченко, то ли от чрезмерного доверия к своему партнеру, то ли по недостатку опыта, сделал неверный шаг. Как-то беседуя с Левченко о предстоящих в 1976 году выборах в парламент, Кинг обмолвился, что сложнее всего собрать достаточную сумму денег для подготовки победы. «Ну, так мы вам поможем, если разрешите, — отозвался Левченко. — Мой журнал располагает средствами для подобных случаев…»
Кинг буквально отшатнулся от Станислава, и его лицо мгновенно окаменело. «Нет, нет! — необычно резко запротестовал он. — Это было бы совсем недостойным делом».
Тем не менее, их отношения оказались достаточно прочными, чтобы выдержать даже такой непростительный со стороны Левченко промах, и, когда Станислав предложил встретиться на следующей неделе, чтобы, как обычно, пообедать вдвоем, Кинг не стал возражать.