Янаев тоже боролся. «Заявляю отвод всем прокурорам, — сказал он, — поскольку они являются подчиненными Генерального прокурора России Степанкова, который до судебного заседания, выполняя социальный заказ президента России, неоднократно выступал перед прессой, другими средствами массовой информации с явно обвинительным уклоном в отношении меня и других подсудимых». Ссылался при этом на утечку материалов следствия за границу, в СМИ, а также на выход книги Степанкова и Лисова «Кремлевский заговор».
В январе 1993 года освобожден из-под стражи вместе с другими бывшими членами ГКЧП Павловым, Крючковым, Тизяковым, Баклановым и Язовым. 1 мая 1993 года вместе с Крючковым и Лукьяновым участвовал в демонстрации, которая закончилась столкновением с милицией.
В феврале 1994 года уголовное дело было прекращено по амнистии Госдумы.
— Надо по-человечески понимать ситуацию, — объяснял он в десятую годовщину ГКЧП, почему согласился на амнистию. — Полтора года немолодые люди просидели в тюрьме. При этом мы знали, что у высшего российского руководства есть твердое намерение довести процесс до конца, подвести нас под «вышку». Да и Ельцин пошел на амнистию, чтобы скрыть свои преступные действия в «Белом доме» в 1993 году. Ведь амнистия была объявлена не только нам.
Впоследствии работал консультантом комитета ветеранов и инвалидов государственной службы, руководителем Фонда помощи детям-инвалидам с детства (Фонд входил в негосударственную организацию «Духовно-просветительский комплекс традиционных религий в Москве»), возглавлял кафедру отечественной истории и международных отношений Российской международной академии туризма.
В большую политику больше не вернулся, да и вообще от политики отошел. Издал книгу мемуаров «Последний бой за СССР». Скончался в сентябре 2010 года. Похоронен на Троеку-ровсом кладбище в Москве.
Свои мемуары «Разрушение пьедестала» начал с описания первых минут пребывания в следственном изоляторе «Матросская Тишина». Впечатления настолько его ошеломили, что есть смысл воспроизвести их здесь, поскольку они передают его тогдашнее состояние. Действительно, из кремлевского кабинета — на тюремные нары.
«Взвизгивает и скрежещет стальная дверь, — рисует он потрясшую его резкой переменой картину, — меня вводят в камеру, и слышно, как в замке закрывшейся двери гремят ключи. Я остаюсь в полумраке и сразу не могу различить, что это. Тотчас наталкиваюсь на стальные нары. В полуметре умывальник и унитаз. Окна нет, лишь стальная пластина с просверленными отверстиями.
Приглядевшись, вижу — одиночка три метра на два. Сажусь на нары, еще раз озирая свое новое узилище. Да, одиночка, впрочем, это и лучше. Видеть никого не хочу. Под мышкой еще держу вещички, которые мне оставили. Но ни ремня, ни галстука, ни шнурков нет. Документы, деньги изъяты. Оказалось, мне не нужно и многое другое. Ну что ж, им видней. Ложусь на стальные ленты нар и чувствую холодный металл.
Часов через пять дверь отворяется, и прямо в раковину ставят то, что они называют обедом. Я не притрагиваюсь к пище. Через час ведут куда-то наверх и скоро попадаю в камеру, где на меня с любопытством взирают две пары глаз. Видя мое состояние, люди уступают нижнее место, помогают расстелить матрас из свалявшейся ваты. Я укладываюсь, пытаясь согреться, но только верчусь от неудобства и боли. Что ж, это надо пережить — впереди только худшее».
Ну а дальше начались тюремные будни. Все время вспоминал горбачевские слова, сказанные 18 августа 1991 года, когда в Форос приехали он, Бакланов, Шенин и Варенников: «Ну действуйте, черт с вами». Фактически он благословил на действия по вводу чрезвычайного положения.
По мнению Болдина, дело было слишком серьезным, чтобы его можно было доверить генералам. Успеха можно было добиться только в том случае, если бы за дело взялись майоры и подполковники.
Что ждет Горбачева:
— Нынешнее поколение его точно не оправдает, следующее — тоже. Возможно, где-нибудь в середине XXI века, если жизнь начнет налаживаться, то могут возникнуть и какие-то иные оценки. Но я глубоко сомневаюсь, что потомки когда-либо оправдают человека, с именем которого связан распад страны.
Еще из записок Болдина: «Кажется, и мой час настал. Вот уже несколько дней не могу подняться с нар. Врачи сидят около меня, стараясь по возможности помочь в условиях камеры. Их многочисленные докладные начальству с просьбой о переводе меня в больницу действия не имеют, на доклад начальника СИЗО прокуратуре с той же просьбой ответа нет. Ни Степанкову, ни Лисову не до меня. Они, как Ильф и Петров, увлеченно пишут бестселлер под скромным названием “Кремлевский заговор”. Из-за их литературной занятости можно и ноги протянуть.