В сторону осторожного подхода к инициативам белоэмигрантов склонялась и Франция, вторая реальная сила в Европе, которая могла бы их Поддержать. По сообщению Дьяконова, сотрудник МИД Франции Кастанье за завтраком с Лохвицким в конце сентября 1925 года сказал, что план Лохвицкого очень интересует французов, но современное финансовое положение Франции, не позволяет поддержать его деньгами. С другой стороны, по словам Кастанье, отношения Франции с Англией сейчас таковы, что всякая попытка французов помочь нам побудила бы англичан отказаться от какой бы то йи было помощи. Тем не менее МИД Франции назначил бывшего посланника в Португалии чиновником для связи с Лохвицким, а Кастанье просил держать его в курсе всех переговоров с англичанами.
Видя колебания официального Лондона и Парижа, Лохвицкий активнее задействовал частные каналы влияния. Он установил контакт с герцогом Манчестерским, который должен был прибыть в Париж для заключения соглашения о помощи. Герцог брался за комиссионное вознаграждение лоббировать английское правительство и частный капитал. «Лохвицкий готов заплатить, — писал Дьяконов, — так как деньги будут все равно не его, а англичан». «Ближайшая цель герцога и Лохвицкого — убедить английское правительство в тесной связи между внутренним положением в Англии, событиями в Китае и внешней политикой советского правительства и доказать англичанам, что удар по большевикам в Китае означает одновременно и удар по коммунизму в Англии», — завершал свое послание генерал.
И англичане, и французы в своих отношениях с белой эмиграцией не могли также не учитывать и такой фактор, как весьма слабое моральное состояние боевых армейских частей русских эмигрантов. Генерал Бем в беседе с Дьяконовым о врангелевской армии, насчитывавшей 17–18 тысяч человек в Сербии и Болгарии, сказал, что настроение личного состава упадочническое, растет недовольство, усугубляемое нехваткой денег, и именно этим, а не боевым духом армии объясняется все более крепнущая идея необходимости скорейшего выступления против советской власти, которое оживит армию, поднимет ее дух и позволит получить деньги от иностранцев.
Той же цели служили и планы подготовки покушения на комиссара иностранных, дел СССР Г.В. Чичерина, о которых 5 октября 1925 года сообщил Дьяконов.
О том, что наиболее воинственные организации белоэмигрантов готовились к осуществлению террористических акций, ОГПУ знало доподлинно. Еще на первой встрече с представителем советской разведки в Лондоне в мае 1924 года Дьяконов передал ему план работы Российского общевоинского союза (РОВС). В части, касающейся средств борьбы с Советами, этот документ предусматривал «террор, исключительно за границей, против советских чиновников, а также тех, кто ведет работу по развалу эмиграции». Для этой цели рекомендовалось создавать террористические группы — «тройки» и «пятерки», а также готовить боевиков-одиночек для убийства советских дипломатов за рубежом.
Информация о готовящемся покушении на Чичерина, поступившая осенью 1925 года, переводила слова в плоскость конкретных действий. Дьяконов получил эти сведения от генерала Нечволодова. От него же стало известно, что указания о проведении террористического акта против Чичерина поступили в местный (парижский) Союз галлиполийцев из Сербии, от Объединения офицерских организаций.
Весь проект держался в большом секрете. К Нечволодову обратились только потому, что знали его непримиримость и готовность на любые действия, а также в надежде заполучить деньги, которые предоставил ему на эти цели племянник, женатый на владелице модного парижского магазина Мадлен Вионнэ. Нечволодов обратился к Дьяконову с просьбой помочь в подыскании исполнителей и организации самого покушения. 4 октября он сообщил Дьяконову конкретные детали плана:
«1. Покушение осуществить только в том случае, если Чичерин приедет для лечения в Висбаден (в 1925 году Чичерин тяжедо заболел, — О.Ц.).
2. Выбор Висбадена определяется тем, что он во французской зоне оккупации и для поездки туда не надо получать визу, что для русских эмигрантов сейчас весьма затруднено.
3. В Висбадене действуют германские законы, по которым смертная казнь исключается.