— Нет.
— Тогда выбирайте любую линию.
— Вот эта! — после некоторого раздумья Онопко ткнул в крайнюю правую.
— О’кей, посмотрим, что вы выбрали… — Крис развернул сложенный листок и хмыкнул. — Женева!
— Итак, послезавтра, в 17.00, центральный зал женевского железнодорожного вокзала Корнаван, — Виктор Иванович встал и положил возле чашки с недопитым кофе несколько купюр. — Мне было приятно иметь с вами дело, господин Стюарт.
— Взаимно, господин Онопко…
Как только советский резидент покинул ресторан, Стюарт вытащил из кармана пиджака радиотелефон и набрал несколько цифр.
— Это я. Сбор сегодня, в 20.00. Сектор четыре. У меня все…
16 января 1978 года
— Это будет самое ужасное путешествие в моей жизни! — заявил Бержерак.
— Почему? — механически поинтересовалась я, думая о своем.
— Вы знаете, что я должен буду сделать собственными руками?
— Нет.
— Вы видели свою фотографию на австрийском паспорте?
— Нет еще. Покажите…
— Какой смысл? — Кевин залпом допил виски. — Через пару часов увидите это в зеркале.
— А где будешь ты, милый?
— Рядом… — Юджин улыбнулся и закурил. — Где же мне еще быть?
— В буквальном смысле рядом?
— Где бы я ни был, Вэл, я всегда рядом с тобой…
— А как потом покинут страну действительные хозяева паспортов?
— За них не беспокойся, — Юджин усмехнулся. — Их проблемы мы как-нибудь решим.
— А что будет, если в аэропорту все-таки раскусят нас?
— Не раскусят!
— И все-таки?
— Вэл…
— Хорошо, милый… — я тряхнула головой. — Что будем сейчас делать?
— Гримироваться! — подсказал Бержерак.
— Надеюсь, во время работы вы не храпите?
— Соплю.
— Как вас выдерживает жена, Кевин?
— Слышали бы вы, Вэл, как храпит она, — ухмыльнулся Бержерак. — По сравнению с ее носоглоткой моя — просто лужайка с одуванчиками…
К девяти часам вечера мы с Кевином были полностью готовы. Не думаю, что в ЦРУ он получал зарплату как штатный гример, однако потрудился этот носач действительно профессионально. У него был свой стиль, в этом я убедилась на практике. В отличие от живодерок из спецгруппы КГБ, непонятно зачем измордовавших меня перед вылетом в Барселону, и тихой, сдержанной Марии, приютившей меня в Лодзи, Кевин не работал, а вдохновенно творил, вертя меня, как резиновую куклу, то и дело отходя в сторону, чтобы полюбоваться на труды рук своих и остервенело при этом сопя. Особое внимание он уделил моему животу, предложив мне опоясаться специальным надувным бандажом. Когда я вышла из ванной со свеженьким пузом, он придирчиво оглядел меня и безапелляционным тоном опытного гинеколога заявил: «На восьмом месяце беременности, Вэл, живот выглядит более внушительно. Возвращайтесь в ванную и высуньте мне бандаж: я поддую его еще немного!» Поскольку я не имела морального права спорить, пришлось подчиниться.
Ненавижу клуш, которые не упускают случая, чтобы не позлословить над внешностью другой дамы. Однако, вдосталь насмотревшись на свое новое обличье, я пришла к печальному выводу, что госпожа Берта Брунмайер — не просто некрасивая, а вызывающе, даже триумфально уродливая женщина. Какой-то классик писал, что будущая мать всегда прекрасна. Думаю, этот корифей либо просто хотел подлизаться к какой-то конкретной даме сердца, либо никогда не видел беременную на восьмом месяце Берту Брунмайер — низенькую, прыщеватую, с пигментными пятнами на несвежем лице и невыразительными глазками-буравчиками в черной оправе очков.
Около семи часов вечера Юджин исчез и вернулся уже к десяти, когда мы с Бержераком сидели на кухне и пили шестую или седьмую чашку кофе. На нем была короткая кожаная куртка, черная фуражка с околышком пражского таксиста и роскошная светлая борода с усами.
— А тебе хорошо, — заметила я.
— О’кей! — кивнул Юджин. — Вернемся домой — отращу.
— Зачем ты только утром брился?
— Чтобы крепче держалась.
— Стратег! — выдохнул Бержерак и вытянул средний палец.
— Ну что, готовы, супруги? — несмотря на бодрый голос Юджина, я чувствовала, как он напряжен внутри.
— Все в порядке, парень, — буркнул Бержерак, которому новое обличье герра Брунмайера даже шло. — Где машина?
— У подъезда.
— Как ты, Вэл?
— Есть маленькая проблема.
— Что такое?
— Я боюсь родить от страха.
— Не пугай меня, милая.
— Ладно, потерплю…
— Тогда с Богом!
У входа в парадное урчала невыключенным мотором грязно-серая «татра» со световым обручем таксомотора над крышей.