— Все это неважно, пани. Понимаете? Мы — ваши друзья. И мы здесь — чтобы помочь вам. Понимаете?
Я вновь кивнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
— У нас очень мало времени. И вы поможете нам, если будете делать то, что мы скажем. Вы меня понимаете?
Я кивнула в третий раз.
— Отлично. Что бы ни случилось — будьте за моей спиной. Вперед!
Ночь с 5 на 6 января 1978 года
Мы шли по палубе, как группа альпинистов, связанные между собой невидимым страховочным тросом. Впереди, не торопясь, но и не мешкая, шагал Вшола. За ним — я. Замыкал нашу колонну Пржесмицкий. Зажатая между новоявленными друзьями-конвоирами, я едва переставляла ноги, буквально подламывавшиеся от животного страха. Во-первых, после того, как на моих глазах в замкнутом пространстве камбуза за долю секунды уложили капитана сухогруза и офицера советской разведки, я имела все основания опасаться самого страшного, включая пулеметный обстрел на открытом пространстве палубы. А во-вторых, зыбкие конусы света, отбрасываемого фонарями, жуткий свист метельного ветра, порывами бросавшего нам в лица колючие пригоршни снега, тяжелые всхлипывания волн за бортом, смутные силуэты пакгаузов и причудливые тени подъемных кранов создавали совершенно невыносимую атмосферу надвигающегося кошмара. Полное безлюдье на палубе — как ни странно, ни один человек на нашем пути так и не встретился, словно ночные вахтенные, узнав о случившимся, попрятались во избежание дополнительных неприятностей, — пугало меня еще больше. Вот так, трясясь от страха, я насилу доковыляла до трапа и сошла вниз, ни на миг не теряя из виду обтянутую серым плащом спину коренастого Вшолы, или как там его звали на самом деле.
В десяти метрах от трапа стояла массивная черная машина с работающим двигателем. Пржесмицкий быстро сел рядом с водителем, а Вшола открыл заднюю дверь с левой стороны, юркнул в салон и уже оттуда сделал мне рукой приглашающий жест.
Внутри машины было темно, и я не сразу заметила, что рядом со Вшолой сидит еще один человек. Вернее, даже не сидит, а полулежит.
— Кто это? — шепотом спросила я.
— Так, приятель один.
— Он что, спит?
— Ага. Придремал немного.
В этот момент машина очень мягко и аккуратно, словно везла груз динамита, тронулась с места, сделала плавный круг и, оставив позади смазанные метелью очертания сухогруза «Камчатка», направилась к выезду из порта.
— Минутку внимания, пани, — Пржесмицкий перегнулся через спинку переднего сиденья, снял шляпу и вытер платком вспотевший лоб. Только сейчас я увидела, что он абсолютно лыс. Или обрит наголо, что для меня в тот момент, естественно, не имело ровно никакого значения. Впрочем, я и это зафиксировала чисто автоматически. — Через некоторое время вам надо будет лечь на пол. Он, — Пржесмицкий кивнул на Вшолу, — прикроет вас сверху пледом. Конечно, это не очень удобно, но придется потерпеть…
— Не беспокойтесь, я потерплю.
— Ну и хорошо… — Пржесмицкий неожиданно улыбнулся, и эта улыбка резко преобразила его сухое костлявое лицо. Из хмурого и собранного оно вдруг стало мягким и даже нежным. Опять-таки совершенно некстати я обратила внимание на его губы — пухлые, чувственные, очень тонко очерченные.
В полной тишине мы ехали еще минут пять-шесть, объезжая какие-то строения и горы угля и песка.
— На пол! — не оборачиваясь бросил Пржесмицкий, и в тот же миг Вшола буквально смахнул меня на резиновое дно машины. Еще через мгновение меня с головой прикрыла ворсистая ткань пледа. Поскольку я все еще дрожала от страха, обволокшее меня тепло, несмотря на всю дискомфортность моего положения, подействовало успокаивающе. И если бы я не понимала, что основные сюрпризы еще впереди, то наверняка бы просто уснула.
— Спрашивать можно? — замогильным голосом поинтересовалась я из-под пледа.
— Тсс! — шикнул Пржесмицкий, после чего я затихла окончательно.
То, что происходило в дальнейшем, я могу передать, основываясь исключительно на услышанном. Впрочем, все разговоры велись на польском, так что перевод мой носит достаточно вольный характер.
Через пару минут машина остановилась и чей-то надтреснутый голос потребовал:
— Пропуск, панове!
— Что? — это был голос Пржесмицкого.
— Я говорю, дайте мне пропуск, подписанный паном Ковальским.
— Зачем вам пропуск, если пан Ковальский едет с нами в Варшаву? — ответил Пржесмицкий.
— Куда?