— Вы не рады меня видеть, — резонно заключил шеф КГБ, по-хозяйски устраиваясь в кресле. На нем был строгий черный костюм, однотонный, бордового цвета галстук и белая сорочка. Вообще для столь раннего часа Андропов выглядел на редкость молодо и бодро, что еще сильнее испортило мне настроение. Я даже очень была бы рада увидеть его, па пример, с синяком под глазом или хотя бы флюсом.
— Да нет, просто я обожглась... — сказала я вежливо.
— Надо смазать яичным белком, — доверительно порекомендовал Андропов. — Пройдет тут же.
— Вам сколько кофе, Юрий Владимирович?
— Пол-ложечки. И две ложки сахара. С молоком, пожалуйста.
Поставив перед ним чашку, я села напротив.
Несколько минут мы молчали. Андропов, казалось, был всецело поглощен процессом кофепития, я же приканчивала свою бурду, далее не чувствуя ее вкуса.
— Вы были не очень любезны с подполковником Тополевым, — Андропов отодвинул чашку, извлек из кармана платок и аккуратно, словно соприкасаясь с античными черепками, вытер губы.
С'нас ибо за кофе.
— Я довольно долго старалась быть с ним любезной.
— Вам это не удалось.
— Это он так сказал.
— Это я так говорю, Валентина Васильевна.
— Я не хотела его обидеть.
— Я передам ему это.
Разговор был совершенно идиотский, во всяком случае, я совершенно не врубалась в суть. Какое-то время я пыталась понять, почему мне вдруг стало так зябко, пока наконец до меня не дошло, что я просто трясусь от страха.
«Чего ты боишься, идиотка! Председатель КГБ СССР — это не тот уровень, на котором объявляют о смертном приговоре. В этой конторе вообще ничего не объявляют, это тебе не станция метро «Краснопресненская». Полой холодильник продуктов: каплю чего-нибудь во что-нибудь — и все дела!», — думала я, не переставая трястись.
— Вы неважно выглядите, Валентина Васильевна, — бесстрастно заметил Андропов. — Дурно спали?
— Я вообще дурно сплю вне дома, Юрий Владимирович.
— Жаль.
— Почему?
— Потому что вам придется побыть вне дома еще некоторое время.
— Вот как?..
Я стала что-то прокручивать в голове, но мысли прыгали, как блохи с опрысканного дихлофосом пса, и никак не желали стыковаться. Все мое нутро было настроено на восприятие только двух категорий — «это для меня хороню» или «это для меня плохо». Последнее сообщение Андропова укладывалось в категорию «это для меня плохо», но мне почему-то стало чуть легче. В конце концов, он достаточно владеет русским, чтобы, отправляя меня к праотцам, не говорить «на некоторое время».
— Скажите, Валентина Васильевна, как вы относитесь к Винсенту Ван Гогу?
Я ответила машинально, абсолютно не вдумываясь в свой встречный вопрос:
— Вы хотите отрезать мне ухо?
— Помнится, во время нашей первой беседы я уже говорил, что ваши шутки весьма своеобразны.
— А что смешного в моем вопросе? — я по-прежнему тряслась.
— Ответьте вначале иа мой вопрос.
— Да, Юрий Владимирович, я прекрасно отношусь к Винсенту Ван Гогу. Это великий голландский живописец, проживший тяжелую...
— Довольно, довольно, — шеф КГБ досадливо поморщился. — Я не сомневаюсь, что вам известна биография этого художника. Вы видели его картины?
— Прекрасно! — Андропов встал. — Вылетаете завтра. Вам можно позавидовать, Валентина Васильевна: встретите Новый год в Голландии...
— Я могу съездить домой? Мне нужно собрать кое-какие вещи. Кроме того, я бы хотела повидать маму...
— Думаю, в этом нет особой нужды, — Андропов любезно улыбнулся. — Все необходимое для поездки вы получите здесь, на даче. Кстати, отсюда же вас отвезут в Шереметьево. Через час, приедет подполковник Тополев, он вам подробно расскажет о... м-м... о программе вашего турне. Счастливого пути, Валентина Васильевна и... — Андропов сделал паузу: — будьте благоразумной, поскольку это исключительно в ваших интересах.
— Что-то случилось, Юрий Владимирович?
Я знала, что это вопрос, в никуда, и все же не могла не задать его.
— В нашем деле, Валентина Васильевна, всегда что-нибудь случается. Это совершенно нормальное явление. Впрочем, Матвей Ильич введет вас в курс дела. Желаю вам благополучного возвращения на Родину!
Как завороженная я смотрела на чуть сгорбленную спину Андропова, потом на медленное перемещение дубовой двери, которая тихо закрылась за ним и щелкнула замком, как бы ставя точку над очередным эпизодом моей истории...
— Чтоб ты сдох, упырь!