...грохнуться в ноги и зарыдать: «Кормилец ты мой!»
...рвануть на груди блузку с воплем: «Стреляй, гад!»
— Вы что-то хотели мне сказать? — вернул меня к действительности Уолш. — Во всяком случае, этот господин, — он кивнул в сторону Юджина, — намекал именно на такое развитие событий.
— Да. Я хотела сказать, что... — в горле у меня пересохло, и я с ностальгией вспомнила молчуна-водоноса Вирджила. — Я хотела бы что-нибудь выпить...
Ничуть не удивившись, Уолш отъехал на своем роскошном кресле куда-то вправо, нагнулся над маленьким столиком, уставленным стаканами и бутылками, и, не поднимая головы, спросил:
— Виски? Мартини? Водку?
— Простую воду, если можно.
— А чем угощал вас Бердсли?
— Ничем... Он был слишком занят беседой со мной.
— Беседа записывалась? — Уолш вернулся в исходное положение и протянул мне высокий стакан с толстым дном. Кивком поблагодарив, я жадно напилась и тут же испытала жуткое желание повторить эту процедуру, но постеснялась и осторожно поставила стакан на краешек стола.
— Да. У Бердсли был диктофон.
— А где кассета с записью вашей беседы?
— Ее забрал Витяня... ну, Мишин.
— Вместе с диктофоном?
— Нет, просто вытащил бобину.
— Вы можете сформулировать в нескольких словах задание, которое получили от... — Уолш бросил короткий взгляд на блокнот перед собой, от Габена?
— Изложить свою версию и ждать, когда вы меня перевербуете.
— Что вы и сделали, — сухо сказал Уолш.
— Что я и сделала.
— А потом что-то произошло?
— Вот-вот! — Уолш замахнулся папкой, словно гранатой. — И я не хочу, чтобы это повторилось, поскольку ценность этой дамы мне непонятна, а опасность — совершенно очевидна.
— Они хотели внедрить ее к нам. Давайте им поможем. Давайте поверим ей. Возможно, тогда мы получим ответы на наши вопросы.
— Ты предлагаешь отправить ее обратно?
— Да, сэр.
— У нас нет гарантий. Завтра она будет на Лубянке, и я не знаю, как поведет себя эта женщина, когда с ней...
— Может быть, коль скоро речь идет о моей персоне, вы и со мной поговорите для разнообразия? — я почувствовала, как внутри меня просыпается самая настоящая злость.
— Охотно, — Уолш резко повернулся ко мне: — Надеюсь, вы понимаете, почему наш разговор принял столь откровенный характер?
— Догадываюсь. Говорят, самое надежное место для высказывания сокровенных мыслей — это морг.
— Верно! — так и не раскрыв грозной папки, Уолш шлепнул ею об стол. Звук получился такой, словно выстрелил пистолет с глушителем.
Воцарилась долгая пауза. Я слышала, как за моей спиной тяжело дышит Юджин.
— Вам уже говорили, мисс Мальцева, что вы очень везучая женщина? — бас Уолша приобрел вдруг какие-то новые интонации.
— Два раза. Как вы догадываетесь, поводов быть счастливой у меня более чем достаточно.
— Вас не ликвидировал старый прохиндей Гескин, вас не ликвидировали ваши друзья с Лубянки, вас не ликвидировали наши парни на вилле, а теперь...
— А теперь вы, видно, хотите обрадовать меня и сообщить, что эта цепь неприятностей наконец прерывается? Ведь с таким счастьем человек просто не имеет права жить дальше, не так ли?
— Будь так, мисс, вы бы ушли в лучший мир, так и не познакомившись со мной, — Уолш смотрел с откровенной издевкой. — Думаю, мы оба прекрасно пережили бы такой поворот судьбы. Но, повторяю, вам везет. По стечению обстоятельств отец этого великовозрастного оболтуса был моим фронтовым другом, самым близким мне после жены и детей человеком. Вместе с ним мы высаживались на Сицилии, вместе с ним горели в одном джипе... В рамках принятого в ЦРУ служебного соответствия наши с Юджином дебаты были практически исключены. Семейственность в Лэнгли — это вообще нонсенс! Но тут Юджин почему-то вообразил, что вы, мисс Мальцева, именно тот человек, на которого должно пролиться мое человеколюбие. И НС только вообразил, но и использовал по максимуму наши внеслужебные отношения...
— Очень благородно с его стороны, — я просто не могла не констатировать этот факт и заступилась за Юджина, как за друга.
— И очень глупо.
— Почему? Что мешает вам поддаться внеслужебной, как вы говорите, симпатии к этому молодому человеку и отпустить меня с миром, не вовлекая в дальнейшие игры? Не надо мне верить или не верить. В конце концов, я действительно не имею никакого отношения к...