удивительной и труднообъяснимой работе генов. Несмотря на стопроцентно американское воспитание и образование (о его профессиональной подготовке я старалась тогда не думать), Юджин, как мне казалось, представлял собой сугубо русский тип мужчины. Не советский, а русский. Таким ребятам в студенческих театральных студиях обычно предлагают роли Базарова или Треплева.
— Скажи, что ты с нетерпением ждала меня, — потребовал он, едва усевшись за стол и вытянув свои длинные ноги к ножке моего стула.
— Это уж точно пароль?
— Как ты догадалась?
— Дело в том, что последние две недели я общалась исключительно со шпионами.
— Ту же фразу ты могла бы произнести и с большим оптимизмом.
— С какой стати?
— Если бы ты не общалась со шпионами, мы бы никогда не встретились, — Юджин извлек из кармана золотистую пачку «Бенсон энд Хеджес» и протянул ее мне через стол: — Закуривайте, гражданка.
— Ты не забыл, что сегодня я угощаю?
— Ну да, ты — грузин.
— Грузинка.
— Не придирайся к словам. В конце концов, я не русский.
— Можешь объяснить, зачем мы сюда приехали?
— Just a moment, — Юджин посмотрел куда-то поверх моей головы. — Сейчас к нам подойдут сразу три официанта. Это носерьезнее сепаратных
— Не помню, Уолш говорил, что я тебя люблю?
— А ты говорил Уолшу, чтобы он сказал мне, что ты меня любишь?
— Конечно, говорил. И даже умолял.
— Мне кажется, что твоя карьера находится в серьезной опасности.
— Знаешь, мне тоже.
— Ты рискуешь больше, чем я.
— Ты не должен приезжать в Москву, Юджин.
— Я обязан подчиняться приказам.
— Что скажет твоя мама, когда тебя погонят со службы?
— Мама будет счастлива. После папы осталось много долгов, и она ждет не дождется, когда меня уволят из ЦРУ, чтобы я поскорее сел на ее хрупкую шею.
— Они могут тебя просто убрать. Как твоего друга там, на вилле.
— Они все могут.
— Юджин, нельзя ли поговорить серьезно?
— Вэл, мы просто обязаны поговорить серьезно.
— Начинай.
— Лучше ты.
— Хорошо... — я загасила сигарету и подумала, что не знаю, с чего начать. — Видишь ли...
— Стой! — Юджин поднял указательный палец. — Ты не готова к серьезному разговору, Вэл.
мы тебе не поверили, что ты охмурила меня, что я пошел на служебное преступление и но собственной инициативе выпустил тебя из Аргентины... Короче, сделай все, чтобы они оставили тебя в покое.
— Ты сам не понимаешь, что несешь... — я накрыла своей ладонью его руку. — Юджин, все в порядке. Слышишь меня, все о’кей! Успокойся и перестань истязать себя! Меня не грызет больше совесть, я все хорошо поняла, я сделаю все, что вы мне сказали. Ты меня изумительно перевербовал. Блестяще. Легко. По-мужски. Я никогда не думала, что это так приятно — быть завербованной тобой. Правда, Юджин. Скажи мне только, кто тебя этому научил?
— Ты смеешься надо мной, Вэл?
— Дурак!
— Ты веришь мне?
— Да.
— Ты веришь, что я сделаю все, чтобы мы были вместе?
— Да.
— Поклянись.
— Клянусь мамой.
— Американцы клянутся Богом.
— У меня еврейская мама. Считай, что я поклялась Богом.
Он вдруг поцеловал мне руку — порывисто, как-то неумело, просто ткнулся носом, как теленок.
— Юджин, а у тебя во рту нет капсулы с ядом?
— Зачем?
38
Небеса. Авиалайнер компании «Сажена»
12 декабря 1977 года
«Колесница свободы...»
Почти половину полета до Парижа я безуспешно силилась вспомнить, откуда всплыла в моем сознании эта фраза. Как назойливый мотивчик шлягера, она буравила мозг и не давала заснуть. Видит Бог, если бы посольские ребята с развернутыми плечами уголовников, призванных на дипломатическую службу по путевке комсомола, предложили мне в аэропорту погрузиться в анабиоз и очнуться уже в Шереметьеве, под бдительным оком своих коллег, я бы, скорей всего, согласилась. Потому что нет ничего страшнее для одинокой женщины, чем сочетание замкнутого пространства и невеселых мыслей.
«Колесница свободы...»
Она была довольно изящной и даже красивой, эта колесница — длинная, как сигара, серебристо-алая «Каравелла», словно созданная специально для того, чтобы приземляться в самом прекрасном городе на свете — Париже. Наблюдая первые два часа полета за пассажирами, читающими «Пари-матч», пьющими вино и коньяк, напропалую флиртующими со стюардессами или откровенно клюющими носами, я пришла к выводу, что и они в подавляющем большинстве были рождены на свет исключительно с той же целью.