— Сэр, Мишин — профессионал! Если он затеял столь рискованное предприятие, как переписка с ЦРУ, то ему нужны переговоры, диалог с нами, а не стрельба по тарелочкам.
Уолш поморщился и ткнул горящий кончик сигары в металлическую пепельницу, искусно сработанную под противопехотную мину времен второй мировой войны.
способна ненавидеть кого бы то ни было. Сейчас же, находясь наедине с этим русским Торквемадой в набитой продуктами ковровой клетке, я чувствовала себя одновременно отвратительно и спокойно. Природа этого ощущения была мне совершенно неведома, пока страшная мысль не обожгла сознание: «А может, я стала такой же, как все они?»
— Боюсь, Валентина Васильевна, наша дальнейшая беседа теряет смысл, — Тополев выдал эту фразу печально и буднично. Так отчим реагирует на плохие оценки пасынка. — Как я уже говорил, вы не отдаете себе отчета в последствиях собственного поведения.
— Да верну я эти несчастные триста долларов!
— Я ценю ваше чувство юмора, Валентина Васильевна. Но все же давайте завершим наш разговор без дурачеств. Вы не первоклашка, а я не учитель чистописания. Постарайтесь взглянуть на происшедшее с нашей стороны...
— Боже упаси! — это восклицание вырвалось у меня совершенно непроизвольно.
— И тем не менее. Это нужно прежде всего вам. Итак, по ходу вашей командировки в Аргентину вы вступили в контакт с самыми разными людьми, в том числе с одним из руководителей ЦРУ, который прибыл в Буэнос-Айрес специально ради вас...
— Не передергивайте: он примчался потому, что ваши люди пристрелили там несколько американцев.
— Ну хорошо: он прибыл туда по делу, к которому вы имели прямое касательство. Далее. Вы выполнили наше задание и согласились на перевербовку. Она, по вашим словам, прошла успешно, и вот результат — вы в Москве. Как по-вашему, имеем мы право задавать вопросы?
— Имеете, — я благосклонно кивнула.
— Вправе мы рассчитывать на вашу искренность?
— Вправе.
— В таком случае мне непонятна ваша позиция: если вам нечего скрывать, почему вы уклоняетесь от ответов?
— Я отвечаю на все ваши вопросы!
— Меня не удовлетворяют ваши ответы. Мне кажется, что вы неискренни. В ваших ответах нет деталей, они носят общий характер, а это, в свою очередь, вызывает естественное недоверие к вам...
— В чем, по-вашему, я была неискренна?
— Я уже говорил вам: нас интересует Мишин.
— Да поймите же: все, что мне известно, я сказала!
— Валентина Васильевна, — голос Матвея стал мягким и теплым, как шотландский плед, — пока мы еще не знаем всех деталей, но главное очевидно: по каким-то непонятным причинам Мишин затеял собственную игру, от контактов уклоняется, иа связь не выходит... это очень опасно.
— Опасно для кого?
— Для всех. И для вас в том числе.
— Мишин был опасен уже гам, в Буэнос-Айресе. Один раз он чуть не убил меня. Поверьте, Тополев, я ненавижу этого человека, у меня с ним нет и не может быть ничего общего. Это правда, почему вы не верите мне?
обходима. В чем цель вашей встречи? Мишин не мог появиться в Орли только чтобы узнать, как вам летелось до Парижа. А в случайности в нашем деле я не верю. Чего он хотел от вас?..
Такие вот простенькие вопросы задавал мне настырный Тополев. Фактами он не располагал, это было ясно как день. Возможно, он блефовал насчет своего оперативника, проторчавшего битый час в туалете по вине Мишина. Но он крутился где-то в районе моей сонной артерии. То есть оставалось чуть-чуть нажать и...
— Пожалуйста, право ваше, можете не отвечать... — казалось, Тополев читает мои мысли, видит мои колебания и, как борзая, уже настигающая затравленного зайца, чувствует запах крови. — Но должен еще раз предупредить: вы явно недооцениваете последствий собственной неискренности.
— Перестаньте меня запугивать, в конце концов, я женщина!
— А я офицер!
— Какой вы офицер, прости Господи! — я решила не отступать от взятого курса. Тополев был слишком умен и опасен, чтобы затягивать наш с ним диалог. — Вы уж меня простите, Матвей Ильич, но мой отец тоже был офицером, и признать вас его коллегой я при всем желании не могу. Это, извините, оскорбляет мое личное представление об офицерском звании. Посмотрите на себя. По-моему, Тополев, вы обычный профессиональный провокатор.
— Я не позволю вам издеваться над собой! — неожиданно взвился он. — Вашу эмгэушную, яков руки, поняв, что именно этой цели — вывести его из себя и прекратить игру в вопросы и ответы — я добивалась. Интонация его была ледяной. Ею запросто можно было заморозить баллон с пивом: — Через пару дней Мишина доставят сюда и развяжут ему язык. И его признание станет вашим смертным приговором, Мальцева.