Хэль слышала это. Нет, не это отвратительное визжание глашатаев на площадях столицы, пригорчённое ещё и отвратным актёрством. Нет. Разговоры. Шёпот, кривотолки и пересуды. Болтовню простых жителей столичного города, по улицам которого её запертая накрепко «карета» проезжала на пути в Кольцо.
- Флот, ага.
- Говорят, не было там корабля-чудища никакого.
- А я слышал, это нарракотские ублюдки всё. Устроили в бухте притон, вот наши их и потопили.
- Наши? Да румачье дерьмо тебе под нос, если наши!
- Не наши то были! Наши потрёпанные вернулись, правильно дед говорит. Это их чуть не потопили.
- Она там была! Она!
- Кто?
- Мерьялльская потаскуха. Мой деверь у форта охотился на склонах.
- Да брешишь ты.
- Да Луцианом клянусь! Мерьялльскую шлюху на фрегат посадили. И саблю дали.
- На галеон, скорей.
- Да какая разница. Одно ясно: корабль-призрак или наррактоцы, а вернулись потрёпанные, но живые наши-то.
- И пиратка с ними.
- Вот тебе и Адмиралтейство.
- Теперь осталось в Военные академии Змея преподавать отправить.
- Ага, а Крысу - в школы. Детям о морали да честности сказывать! Ха-ха.
Гангрета смеялась вместе со столичными дурнями. Но среди всего прочего звучали и ох какие интересные фразы. Главная из них: «Обязательно на Кольцо пойду. Страсть, как на эту прошмондовку Приютскую глянуть захотелось».
Хэль смеялась, воображала и мечтательно закусывала губу от волн тщеславия, вздымающихся в её просоленном сердце. Она смотрела, как разгорается день, проникая в дилижанс своими лучами, пытаясь потрогать ими её тощую грудь, блеснуть в её алчных глазах. Давно так не разгоралось что-то внутри у Хэль. Она чувствовала, что за всеми этими речами этих мразей-л'уэрвэ кроется одна суть, которую они никак не хотят признать: мерьялльская пиратка вчера своим триумфом поставила зажравшуюся Империю на четвереньки кверху кормой! А из этой позы не далеко и просто на колени!
Звук проснувшегося города бодрил и напомнил Гангрете знакомый с детства шум порта Лёсайлума. Скрип повозки смешивался с криками мамаш, ругающих детишек за шалости, детским смехом, «вжиком» пилы и стуком молотка, руганью и лаем. То отдалённо доносились выкрики командиров на плацу, когда дилижанс проезжал рядом с Военным районом. То становилось невероятно тихо, лишь только «карета» въезжала в район Академии и ощущалось, как воздух иногда вздрагивает от заклятий, творимых учениками в её башнях. Но всё ближе и ближе слышался уже такой привычный гул, без которого Хэль к её собственному отвращению было всё это время как-то неуютно. Гул содрогающегося от эмоций зрителей Кольца Битвы.
Она прижала контракт, точно он был хлебом насущным, последней крохой, что пьяные матросы частенько отбирали у голодных детей в порту Лёсайлума.
Помощник уэлита стоял в конце коридора возле стола досмотра.
Хэль оказалась в узких каменных коридорах Кольца так же, как и в первый раз. Её подталкивали вперёд, заставляя не останавливаться возле ответвлений в другие коридоры. Гангрета вспомнила, как помощник уэлита, этот прилизанный парниша, осматривал её, помнила, что затем её мыли под струями волшебной воды, потоками срывающейся с рук местных специалистов академий. Потом её бросили в клетку.
Хэль предвкушала, предвкушала это. Главный звездочёт, этот его пронзительный взор из-под кустистых бровей, эти его речи… Гангрета ожидала, что он обманет её, приказав волочить в Кольцо, но вот так! Зачитав какие-то там «приказы Императрицки», даровав ей эти привилегии, этот мокрый, словно страшащийся высохнуть и рассыпаться дешёвый контракт! Хэль жаждала порвать старого ублюдка. И восхищалась, как он сыграл на ней. Посеял надежду, и сейчас неласковый поток волшебной воды смоет её в одночасье, а вонючая лежанка с соломой напомнят мерьялльской шлюхе, что здесь, в Империи, она лишь в такой «привилегии».