Он стоял перед ней, словно статуя. Стоял, преграждая единственный путь. За ним был поворот. За ней - лишь кладовая. И тупик.
Он был огромен. Как всегда в своей чёрной кожаной рубахе без рукавов и кожаных штанах, заправленных в армированные сапоги. Его руки ничуть не бугрились мускулами, но каждый бицепс был размером с её голову. Запястья украшали чёрные клёпаные браслеты. Говорят, они внутри испещрены иглами, постоянно впивающимися в руку. Говорят, ему это нравится.
Но страшнее всего был его взгляд. Светлые глаза, холодные. Взор их полон безразличия, но то и дело странный огонёк злобы загорался в них. Глаза блестели, отражая огонь факелов, блестели из-под тени маски палача на его лице.
Она уже видела его этот взор. Он часто так смотрит на неё последнее время в зале Славных Пиршеств. Именно на неё...
Бежать...
Она решилась. Всё проворство, на которое она была способна, она решила вложить в этот рывок. Бежать...
Но прежде, чем она это сделала, палач сам метнулся к ней. Сознание сигнализировало лишь одно - закричать. Но шею сдавила его жёсткая, шершавая рука. Дыхание перехватило.
С глухим стуком он впечатал её в стену. Она боролась, пыталась ударить его ногой, но он тут же сделал это сам, вмазав ей коленом в бедро. Боль забрала силы из хрупкого тела. А хватка усилилась.
И тут он прильнул к ней. Она ощутила его пальцы. Он грубо схватил её ногу, отвёл в сторону и запустил ей меж ног пальцы. Она попыталась закричать вновь.
Она боялась. Она понимала, всем наплевать. Он может сделать, что захочет. Звать на помощь можно вечно. Никто не поможет.
Он трогал её, и каждое касание причиняло боль. Он был не просто груб. Он просто жаждал доставить ей муки именно так. Физически и душевно.
И тут она увидела его глаза. В них было... осуждение. Осуждение и чувство справедливости. Палач был сегодня судьёй. Он глубоко удовлетворялся тем, что причиняет боль. Он считал её осуждённой. И так же, как он грязно и подло надругался над всеми своими жертвами перед казнями, так же он вершил суд сейчас. Его сознание твердило ему о высокой цели, о высшей мере для мерзкой преступницы.
Она застонала. Это был её крик. Видеть, с каким благоговением, чувством свершения истины эта мразь причиняет ей боль, она просто не могла. Она увидела замученных им женщин в этих бледных глазах. Она не в силах была кричать. Это был животный ужас.
И всё, во что он вылился, был лишь стон и хрип.
- Капюшон... - послышалось справа.
Кожаный Капюшон даже не повернул головы. Он смотрел нарракотской преступнице в глаза и наслаждался её болью.
Маму Церху, искавшую Жозерину везде, начинало трясти от защемившего сердце отчаяния. Нужно позвать на помощь. Кого? Змея? Где он?
Больше некого.
Девушка задыхалась.
- Тебя ищет наставник, Капюшон. Это важно, похоже.
Это было всё, что мама смогла придумать. Это не было правдой ничуть, она даже не виделась с наставником, а лучше сказать, с главным стражем Кожаного Капюшона. Этот Сильнейший тренируется сам. Всем давно жаждется увидеть его смерть, но он побеждает. Правила Кольца Битвы требуют, дабы он погиб на Арене в таком случае. Его нельзя отправить в Касаир уже, нельзя судить по законам Империи. Лишь по законам Кольца. Но наставника у него нет. Есть ответственный за него вне Арены.
Взгляд мамы Церхи упал на дверь в кладовую. Там может найтись что-нибудь тяжёлое. А может, и острое.
Мама Церха не беспокоилась о последствиях. Она просто хотела спасти...
Рука отпустила девушку. Жозерина закряхтела и судорожно начала хватать воздух. Голова закружилась, девушку повело на пол, словно на неё рухнул тяжёлый груз. И она сползла по стенке, лишь Кожаный Капюшон убрал руку от её промежности.
Его шаги затихали несколько мгновений спустя, когда мама уже прижимала дрожащую Жозерину к себе, шепча ей что-то.
И вновь закат над Ареной померк. Окрасившись в сумерки, небеса пропитались темнотой. Замок Сол скрылся под ночным покрывалом, созданным волшебством. Казалось, весь Уэрдэйн обволокла тьма, но в действительности неестественная темнота спустилась лишь над Кольцом Битвы.
Факелы потухли, погрузив в первобытный мрак зрителей. Грозные тучи нависли над ними. Представление и возбуждённое предвкушение проносилось по всей Арене.