– Ужас, – демонстративно громким шепотом отреагировала Зонара.
Хлависа сделала вид, что не слышит.
– Мы прожили бы вместе долгую, тихую жизнь. У меня прекрасные сады – Конан, ты их видел. Я собрала богатейшую коллекцию произведений искусства. Как всякий дракон, я обожаю владеть сокровищами. Я хочу жить в любви, среди прекрасных вещей…
– Понятно, понятно. Превращения в дракона никак не входит в число тихих семейных радостей, – перебил Конан. – Хорошо. Я сделаю для тебя то, о чем ты просишь. Только скажи – как.
– Через три недели я снова превращусь в дракона. Ты должен находиться поблизости. Когда это случится – набросишь уздечку. Можешь приковать мои руки и ноги к стенам. В подземелье довольно крепкие стены, они могут выдержать.
– Да ладно, – хмыкнул Конан. – Не надо ничего приковывать. Едем. Нам еще предстоит добраться до твоего дома, а путь, как мне представляется, неблизкий.
– А как же я? – возмутилась Зонара. – Вы двое так и бросите меня здесь одну?
– С тобой твоя жизнь, ты не забыла? – обернулся к ней Конан. – Вас по крайней мере двое.
– Неблагодарная свинья! – сказала Зонара. Конан обернулся и запустил в нее рубином, украденным в доме Хлависы.
– Забери и не плачь, – крикнул он. – Я люблю тебя! Увидимся через пару лет, если твоя жизнь не передумает и не сбежит к кому-нибудь другому, более сговорчивому.
Зонара схватила камень и поднесла его к глазам. Солнечный свет проник сквозь прозрачные грани, и залил весь мир для Зонары густым и терпким красным вином.
– Изумительно, – прошептала она. – Кое в чем Конан не уступает даже дракону.
* * *
– Мне жаль дракона, – грустно молвил Тьянь-По, когда спустя месяц Конан опять объявился в Лакшми. – Это такое красивое животное! А в сочетании с женской нежностью…
– Знаешь, друг, – перебил его Конан, – она была довольно жуткой. По крайней мере, с виду.
– Но ведь она не слопала тебя! – возразил Тьянь-По. – Подумать только, отказаться от полетов, от второй натуры, от плоти, подобной плоти небожителей! – Он скорбно покачал головой. – Уму непостижимо.
– Она сделала это ради любви, – назидательно произнес Конан, подражая тону здешних учителей.
– Все равно! – не уставал сокрушаться Тьянь-По. – А я, бедный кхитайский каллиграф, так мечтал увидеть летящего дракона! Я нарисовал бы его тушью на рисовой бумаге и создал иероглиф, который рассказал бы всю эту историю единым значком.
Конан сунул руку под плащ и вытащил флягу, полную вина. В монастыре было настрого запрещено употреблять горячительные напитки. Нет, никогда в жизни Конан-киммериец не поймет этих вендийцев и кхитайцев. Удивительные люди! Просто поразительные!