— Не дождешься!
— А, ты ведь против популярности среди мещан! Кэн, как только Доран позвонит, запрешь Арвида в сортире. Или нет — лучше я всем расскажу, как ты тут морально ущербнулся, а Кэн покажет это в записи. Что выбираешь?
— Я всегда был твоим другом, Эрла, — Лотус вздохнул так, как будто поднял наковальню. — И все что я делал — лишь ради тебя; ты это знаешь. Я поздравляю тебя.
— Умница! Поцеловала бы, но не могу — я теперь невеста. За работу, мальчики!
Арвид трудился и угрюмо бурчал:
— И это чучело статьи писало!.. Их читали!..
Внезапно его озарила какая-то идея; он поднял голову и уперся взглядом в Кэннана:
— А нарисовать за неделю картин двести-триста ты сможешь? Холсты я тебе дам. Будет громовая выставка!..
Город остывал. Прохладный ночной воздух, сталкиваясь с испарениями асфальта и камня, рождал тепловатый туман, который молочной рекой затопил улицы и переулки и поднимался все выше и выше. Звуки блекли и глохли, а туман, клубясь и извиваясь, захватывал новые этажи. Дома возвышались из кипящего моря, сутолока людей и шум машин оставались внизу, тонули в загустевшем воздухе. На стенах вспыхивали одинокие, такие же белые окна, словно туман поднимался по этажам и внутри зданий, заливая квартиры. Город, заполненный изнутри и снаружи неподатливой массой звуков, голосов, криков. Там идет жизнь — или это включаются телевизоры? Они плачут, поют, волнуются, смеются и ужасаются, а перед экранами, налитыми бледно-синим светом, лежат и сидят кадавры людей с открытыми глазами и остановившимися зрачками. Где-то на большой скорости с визгом проносится машина — кто-то пытается сократить, спрямить свой путь от рождения до смерти.
Меркнет. В Городе нет горизонта — есть линия, условно отделяющая день от ночи. Верхушки самых высоких зданий еще блистают бликами, как горы — снежными вершинами, а долины улиц уже погружены во мрак.
На плоской крыше одного из высотных домов стоят лицом к лицу трое мужчин. Один — среднего роста, в самом расцвете жизни, с короткой стрижкой, рубленым скуластым лицом, с волевым взглядом и фигурой тигра; другой — высокий, стройный, с русыми волосами и выразительным одухотворенным лицом; и третий — гибкий, почти юноша, с гривой черных волос, порывистый и сильный.
— Что бы ни случилось, — говорит старший, — знайте: ладонью не закроешь солнца. Тучи идут, пока их гонит ветер — нет тьмы на свете.
— Клинок остер — но ум острее, — говорит высокий, — пуля быстра — но мысль быстрее. Нет ни цепей, ни металла, чтобы мысль заковали.
— Превыше всего свобода, — поднимает голову юноша, — превыше земного светила — мощная сила, что правит тобою и мною. В наших жилах — солнца частица, и ты не бойся сразиться, ведь из капель пролитой крови солнце опять возродится.
Они обнимают друг друга за плечи и остаются неподвижно стоять. Их силуэты светятся на фоне густо-синего закатного неба, в котором уже загораются крупные мерцающие звезды, осыпая блестками лица друзей.
И тогда они по очереди вскидывают правую руку в зенит и выкрикивают имя души:
— Коар!
— Кондри!
— Кимер!
Три звезды растут, увеличиваются, искрятся, пока из их недр не вырываются три сияющих луча — и, перекрестившись несколько раз в сумраке неба, как прожекторы, они загораются в зовущих ладонях.
Из глубины звезд, из бесконечной дали, скользя по лучам — сначала как точки, потом становясь различимыми, — с неимоверной скоростью падают, переливаясь и кувыркаясь, три белоснежных крылатых коня. Они извиваются, паря в невесомости, и их крылья прорезают простор. Для них не существует преград.
Миг. И они танцуют в воздухе над домом, проходя, как лучи света, друг сквозь друга. Узкие сухие головы полны очарования, глубокие бездонные лиловые глаза с длинными ресницами вобрали в себя вселенную, их шеи свиваются в кольца, тонкие ноги с изящными чашечками копыт способны к любому прыжку, в их крыльях с живыми кристаллами перьев поют ветра.
Нет ничего на свете сильнее, благороднее, красивее скачущего коня, ибо конь — это свет, это сила, это власть, это победа.
Оттолкнувшись от плит, мужчины высоко подпрыгивают — и опускаются на спины плывущих в воздухе коней. И вновь три луча свиваются в танце света. Кони возносятся ввысь, расправляя крылья, пронзая своими телами ночь.
Надзвездное сияние поглощает их, и они сливаются с ним, уходя туда, где нет ни пространства, ни времени.
Никто не властен над ними.
Правда, ум и свобода — превыше всего, они в сердце твоем.