— А «служение человечеству» не будем изымать?
— Нет, в группах опыта — нет! Да и, признаться по чести, Паль, очень мне хочется обследовать группы усиления, где понятие «хозяин» заменяют субординацией и Уставом внутренней службы. Там же черт-те что понаписано, чем тебе не «служение человечеству»?!
Хиллари припомнил, что во благо проекта творили его серые, и так же мысленно перекрестился, что все обошлось благополучно.
Он еще не все знал!..
— Так «кто» или «что»? — вернулся к началу Пальмер.
— Все-таки они — машины, — Хиллари погрустнел. — Они созданы людьми, они вторичны, они восполняют те инстинкты, которые человек не может отработать сам: забота, служение, покорность, комфорт, терпение и общение. Агрессия разъединяет и озлобляет людей, и они придумали, как противовес, киборгов. Но киборги — не куклы. Они не могут существовать без нас. Без нас их жизнь теряет смысл. Без объекта не бывает отражения. Как бы они ни воображали себя свободными — они служат людям. «Семья» Чары помогала наркоманам, Дети Сумерек — плохо, но как могли поддерживали порядок в Антармери, Фанк работал в театре… А наши серые — в проекте. Они воплощают то, чего нам не хватает, — постоянное стремление заботиться о ближнем. И они же — часть индустрии. Человек может выжить в одиночку, киборг — нет. Запчасти, батареи, питание — все создает и обеспечивает человек. Киборг — как инвалид или ребенок; без нашего участия он превращается в хромое чучело, потом — в скелет, облепленный засохшими контракторами. У них нет функции размножения — мы, люди, создаем их, словно своих желанных, но неродившихся детей. И если мы их создали — то не на потеху, а как опору в жизни. Глупо и подло уничтожать друзей, хоть бы они и были квазиорганическими. Люди привязываются к цветам, животным, вещам; что же говорить о киборгах?..
Энрик сошел с флаера, и свежий ветер коснулся кожи и пошевелил его волосы. Пространство, простор, движение воздуха. Это необычно для человека — жителя рукотворных пещер. Сцепленные высотные бигхаусы Сэнтрал-Сити с ловушками квартир и коробками лифтов, бесконечные коридоры-лабиринты КонТуа, номер, где живешь добровольным узником, передвижение с охраной, как в тюрьме, по узкому расчищенному пути, когда в силовую стену упираются тысячи рук, гостиница, осажденная фанатами и папарацци, и после всего этого — покой, тишина, свобода…
В Баканар нет допуска посторонним и случайным лицам. Пепс остался где-то далеко позади — его не впустили, сославшись на контуанское происхождение. «Всюду дискриминация, — констатировал Пепс, — и шпиономания. Энрик, ты был прав…», но Энрик и без подсказки знал, что он всегда прав.
Он видел небо с высоко бегущими облаками, газоны сочной зелени, ощущал дуновение ветра на веках и с упоением наслаждался свободой. Свобода, счастье и дыхание естественны, и их не замечаешь, когда они есть, и начинаешь ценить, лишь испытав рабство, горе и удушье.
Какая благодать — когда никто на тебя не глазеет, когда ты можешь делать то, что и обычный человек — зевать, чесаться, смотреть на часы, — и все это без оглядки, без ощущения, что за тобой следят, без мыслей о том, как ты получишься на фото! Всю жизнь за стеклом! Как же здорово просто быть, быть самим собой!
Но мимолетное ощущение растаяло так же, как и появилось. К реальности вернули двое в серой одинаковой одежде, пропуска и линии разметки зон допуска на полу в здании с темно-синими слепыми окнами, которые, как очки-плексы, отражали внешний мир, скрывая выражение глаз, защищая от любопытных взоров и никого не пуская в глубь себя.
Особенно поколебала душевное равновесие Пророка разметка на полу, вызвав волну старой неприязни, — точно такие же цветные полосы покрывали пол ненавистной Базы на Острове Грез; из-за яростного, почти безумного нежелания соблюдать зональность и вызвал конфликт, переросший в восстание, некто Энрик, ныне Пророк, а тогда просто экспонат в коллекции.
Прошлое не уходит бесследно, и Энрик до сих пор с предубеждением относился ко всяким запретам, ограничениям, правилам и ограждениям. Пепс неотлучно был рядом и внимательно следил, чтобы патрон не лез в двери с табличками «Посторонним вход воспрещен», а еще Пепс иногда водил автомобиль и флаер, потому что Энрика неумолимо тянуло нарушать правила движения, — вот и сейчас он с трудом сдерживался, чтобы не сунуть руку под перекрестье следящих глазков с лазерным мерцанием и пойти не туда, куда его вели двое серых. Шел он быстро, уверенным, рваным шагом, то ускоряя, то замедляя движение, поскольку поставил себе целью ни в коем случае не наступать на разноцветные линии. Серые шагали не в такт, сбивались с ноги, притормаживали, вырывались вперед, но ничем не показывали, что недовольны поведением гостя.