Тут вышла маленькая неувязка. Директор школы после разговора с Шуанем дал Габару рекомендацию, но чтобы официально заняться ремонтом кукол, требовалась еще рекомендация и подпись технического руководителя, учителя Джастина Коха, а он - вот оно, проклятье дьявола! - заболел и в школе не появлялся.
Шуань отнюдь не переложил на свои плечи все заботы подопечного. Обнадежить, вывести из тупика, показать свет - да, но иждивенчество - нет. Ответственность за поступок должен нести совершивший его - думать, переживать, анализировать, работать над собой и идти к свету он должен сам. Шуань, видя, что паренек опять готов упасть духом, подсказал взять адрес и навестить учителя на дому или в больнице, где тот сможет подписать все документы; и вот Габар оказался здесь.
Нужный дом ему указал полицейский, внимание которого привлек одиноко бредущий тьянга с блуждающим взглядом. После короткого разговора с портье подъем в лифте.
Габар с часто бьющимся от волнения сердцем стоял перед за- крытой дверью. Цифры на двери и на листке сходятся. Он у цели. Габар несколько раз позвонил и прислушался. Ничего, да сквозь такую дверь ничего и не услышишь. Нога... директор сказал, что Джастин повредил ногу, - значит, он не может быстро подойти к двери. Габар выждал подольше и снова позвонил. И опять тишина, ни звука. Габар тяжело, как ю старый и усталый человек, вздохнул и уже собирался идти, когда его остановил раздавшийся из домофона голос:
- Здравствуйте. Назовитесь, пожалуйста.
- Я - Габар ми-Гахун ди-Дагос Яшан-Товияль, ученик третьей национальной школы, из класса 4-F. Мне необходимо переговорить с Джастином Кохом.
- Его нет дома, - ответил тот же мелодичный женский голос, и Габар решил, что разговаривает с компьютером.
- А где он?
- Я не могу ответить на ваш вопрос. Я не знаю...
- Если он в больнице, то скажите, пожалуйста, адрес! - взмолился Габар. - Я его ученик, я навещу его, ему будет приятно...
- Я ничего не знаю, -печально повторил голос и тут же повысил тон: Если вы будете настаивать или попробуете проникнуть в жилище, я вызову полицию!
- Да ладно, - безнадежно вымолвил Габар, - не беспокойся. Я ухожу.
- Если он позвонит, я передам ему, кто вы и зачем вы приходили.
- Пожалуйста! - молитвенно сложил руки Габар перед закрытой дверью. - И еще передайте, что я желаю ему скорейшего выздоровления! Каман Кох, возвращайтесь скорее, вы - моя последняя надежда!.. Так и скажи.
- Спасибо, - отозвалось за дверью, и Габар, так и не поняв, с кем он общался, повернулся и пошел к лифту.
Впереди был долгий и изматывающий путь домой. Маленький тьянга медленно брел по переходам метро, ссутулившись и спрятав руки в карманы куртки. Поезда толкали перед собой воздух, и волосы сами собой ежились, почуяв ветер. Ощущение холода и одиночества не покидало Габара. В Городе столько людей, но только один может тебе помочь - вот его-то ты и не встретил. Оставалось надеяться и ждать, ждать и надеяться, и еще - учиться и мыть тарелки...
* * *
"Так проходит мирская слава", - сказал бы философ, проводив глазами ковыляющего по проекту Кавалера. Всего каких-то девять дней назад им любовались женщины, а ныне он забыт. Многие пришли поглазеть на него, поохали, насытили свою потребность в жалости - и поспешили выбросить из головы это отталкивающее зрелище. Кавалеру было больно видеть в их глазах смесь жадного, болезненного любопытства с брезгливым отчуждением; он привык поддерживать с людьми контакт, порой близкий к взаимности, - и вдруг от него отвернулись. Отводят взгляд, не отвечают на приветствия... Нет рядом и своих - одни под замком в дивизионе, другие заперты в проекте, третьи исчезли.
Все время после взрыва Кавалером владел страх. Кавалер старательно пытался восстановить скорость и слаженность движений, но тело не повиновалось; руки были тяжелыми и неловкими, ноги - негнущимися, в суставы будто песка насыпали. С каждым часом он все больше боялся, что никогда не станет прежним ловким, стремительным боевым киборгом. Кое-что постепенно улучшалось, но эти жалкие достижения он старался не показывать - нечем хвалиться, с прежним это даже сравнивать стыдно.
Страх пускал корни, разрастался, а несущим его стержнем была фраза, слышанная Кавалером в ранней юности, лет двадцать пять тому назад:
КИБОРГОВ-ИНВАЛИДОВ НЕ БЫВАЕТ.
Инвалиды уходят в утиль. Из них вынимают все пригодное. Мозг, если он в рабочем состоянии, перезаписывают, а если он дефектный...
Кавалер понимал, что до сих пор жив лишь по милости Хиллари Хармона. Хиллари настоял, чтобы его ремонтировали. А роботехники в своем кругу открыто говорили: "Кавалер годится разве что в музей, но для музея он еще не слишком устарел". Как только грянет подкомиссия в конгрессе и проект закроют, весь инвентарь пройдет перепроверку. И все. Конец. А Хиллари, единственный, кто мог поддержать его, был по горло в делах - где ему помнить о киборге, которого он пожалел?.. Никого нет рядом, никого...
Никого, кроме Дымки.
Дымке не претило, что он шаркает ногами. Ее не пугало его маскообразное лицо, изредка подергивающееся в попытках скоординировать мимику. Наконец, она считала, что обязана помочь тому, чьи рабочие функции снижены.
- Ты много молчишь, - сказала она, когда заново заряженные пылесосы поползли кто куда по запрограммированным маршрутам; теперь следовало сложить засоренные фильтры в тележку и отвезти на регенерацию, а после - заняться деревьями в холле.
- А что, я должен много говорить?
- Не знаю. Ты ненормально молчишь. Ты смотришь на людей, чего-то ждешь. Ты стараешься не глядеть на... - Дымка сделала паузу, подыскивая слово, - на поверхности с зеркальными свойствами. Тебя беспокоит то, как ты выглядишь.
- И как же я выгляжу?
- Как наполовину неисправный. Правда, со вчерашнего дня твои движения стали точней. Я за этим наблюдаю.
- Ты бы могла расходовать свое внимание на что-нибудь другое. Не следи за мной, - Кавалер, однако, не добавил сакраментальное подкрепление "ЭТО ПРИКАЗ".
- Я не слежу, я присматриваю. Ты на обкатке после ремонта, а я к тебе приставлена для помощи.
- Ты не решишь моих проблем.
- Эта женщина-киборг...
- Тебе-то что до нее?!
- ...она не может быть рядом с тобой постоянно, она занята. Значит, ее обязанности буду выполнять я.
- Послушай внимательно, - терпеливо начал Кавалер; в жизни ему приходилось беседовать с умственно отсталыми. - Ты не входишь в мой стереотип ухаживания. Ты слишком молода для этого. Если рассматривать нас по критерию возраста, то внешне ты соответствуешь моей сестре или племяннице...
- Сестре, - еще одна макромолекулярная связь возродилась в мозгу Дымки. - Лучше - сестре. Я знаю, как быть сестрой.
- Хорошо; пусть так. Поэтому отношения "женщина-мужчина" между нами невозможны. Затем - я старше...
- Я включена 15 февраля 247 года.
- А я - 8 июля 229 года; у меня больше знаний и опыта, ты должна меня слушаться. Больше никаких разговоров о моей внешности, о моем молчании, о том, чего я жду, чего хочу, куда гляжу.
- А о другом - можно? - угомонить Дымку было сложновато.
- Погоди, я не все сказал. Тебе кажется, что я стал лучше двигаться...
- Мне не кажется, я вижу.
- Я сказал КАЖЕТСЯ - и повторять не стану. Об этом ты тоже ни с кем говорить не должна - НИ С КЕМ.
Дымка задумалась. Логические цепи выстраивались, рассыпались, возникали вновь, задействуя массивы памяти, - и, упорядочившись, складывались в выводы.
- Мне сильно кажется, что ты НЕ хочешь, чтобы люди -видели, как восстанавливается твоя работоспособность. В их присутствии ты не показываешь этого. А почему ты этого НЕ хочешь?
Кавалер присел на тележку. Наверное, до захвата Дымка была очень активной и непоседливой куклой. И это становилось все заметней... Что за признание - "Знаю, как быть сестрой"? Откуда она знает? Доложить об этом людям?.. Но тогда ее опять возьмут на стенд, и он останется один, совсем один в здании, где люди не хотят, а киборги не могут с ним общаться... И вернется она - если вообще вернется - бесчувственной, медлительной, пустоголовой, как андроид. Нет, нет, надо повременить, подождать... Она не опасна. Если что-нибудь случится, он успеет сообщить боссу.