Не говоря ни слова, Мирон повернулся и пошёл прочь от серого человека.
- Подождите, - клон ухватил Мирона за рукав. - Когда найдёте Платона, сообщите мне, - он протянул визитку - показалось, что она тоже сделана из сапфира, но это был всего лишь твёрдый пластик. - Меня зовут Хидео.
Вырвав рукав, Мирон пошёл быстрее.
По необъяснимой причине ему хотелось оказаться как можно дальше от клона. И вовсе не из-за декса, похрустывающего в кармане. Просто он внушал... отвращение. Как какой-нибудь скорпион, который сидит-сидит, а потом вдруг развернется на своих тощих желтых лапках, и всадит жало по самое немогу.
***
Разговор, длившийся целую вечность, в реальном времени занял минут пять - толпу только-только начали пускать на стадион. Сердитые копы пропускали весь поток через рамку - никаких колёс или жидкостей, никакого оружия, никаких подозрительных девайсов, из которых можно за пару минут слепить бомбу или, например, машинку, плюющуюся резиновыми кубиками... Чертежи недавно появились в Плюсе - любой матричный принтер пёк такие штуки по три сотни в час, собирались они, как конструктор-лего, а очередь резиновых кубиков, выпущенная с десяти метров, могла раздолбать в хлам грудную клетку или ободрать мясо с лица - как вам больше нравится.
Показав свой зеленый браслет, Мирон прошел мимо копов - предварительно сбросив в урну пакет колёс на сотню коинов - и его мягко втянула толпа аморфных, но удивительно сплочённых в своей аморфности нео-каваев.
Сцена находилась в центре круглой чаши, из которой, подобно открытым атриумам Колизея, поднимались концентрические круги трибун. Вверху, на невообразимой высоте, они сужались, превращаясь в донышко чашки, сквозь анодированное стекло виднелся кусочек черного неба.
Можно было бы протолкаться на трибуны, но Мирон был слишком шокирован и подавлен, чтобы противиться потоку подростков, заполняющих стадион, как сухая чечевица - дно глиняной миски. В их яркой, безликой - анимированная татуировка там, преувеличенно громадные, в стиле Алиты, глаза здесь - но в целом неагрессивной толпе, он вдруг почувствовал что-то вроде успокоения.
Сдавленный со всех сторон, подпираемый со спины - так, что можно было расслабить все мышцы и всё равно не упасть, - он закрыл глаза и вдохнул тёплый, напоенный запахами множества молодых тел, воздух. Парфюм - преобладала модная на этой неделе "Адская Гвоздика", унисэкс для мальчиков и девочек, желающих быть в трэнде. Мокрая микрофибра и пластик. Лёгкие тона подмышек, носков, эро-травки и сплиты, никотиновой жвачки, ледяных игл метамфетамина и аддерола - через рамки ничто из этого не пронесешь, но все, кто посообразительнее, заправились еще снаружи.
Покачиваясь в неспешном ритме, чувствуя со всех сторон людское тепло, Мирон ощутил себя таким же подростком - лет на десять, по меньшей мере, моложе чем сейчас. Можно найти какую-нибудь сговорчивую девчонку, а если повезёт, она не будет слишком страшненькой... Всхрапнув, он открыл глаза.
Людское море укачивало, будто едешь на заднем сиденье старинного седана с бензиновым движком - в детстве отец брал их с Платоном покататься на одном из таких монстров. Для них построили целый автодром, герметичный, как консервная банка - чтобы ни одна молекула вредного, как тогда считали, оксида углерода не просочилась в атмосферу. Внутри работали какие-то мощные вытяжки с нано-фильтрами, так что надевать противогазы было не нужно, но Мирон до сих пор помнил тот сладковатый, в чём-то даже приятный запах...
Над подобной айсбергу сценой вспыхнули прожекторы, превратив лёд в громадный бриллиант.
Толпа издала единый в своём порыве вздох.
В воздухе над сценой, но не касаясь её, появилась Алика - громадная, метров десяти фигура, в идеально облегающем комбинезоне из огненной лайкры. Когда она двигалась, по комбинезону будто пробегали настоящие языки огня - оптический эффект, упакованный в миллиарды бит информации. В огне то и дело появлялись прорехи, открывая безупречно-белую плоть.
Лицо Алики - идеальный коктейль из главных звезд современного японского шоубизнеса. Черты алгоритмически сводились к некоей усредненности, никогда не выходящей из моды у подростков определенного возраста...
Она танцует - движения танца так же алгоритмизированы, просчитаны и отмерены, хореографический параллакс всех танцев, начиная с тех, что плясали наши предки хрен знает сколько тысяч лет назад вокруг общего костра...
Идору поёт - рот открывается, как кажется Мирону, совершенно беззвучно, и только несколько раз моргнув, чтобы разложило уши, он понимает, что звук идёт со всех сторон. Он обволакивает как горячее полотенце, вбивается в тело, как океанский прибой, от него вибрируют кости и дрожат барабанные перепонки... Песни как таковой нет. Есть набор слогов и звуков, психологически-архетипических, на которые толпа реагирует, как опытный оркестр - на движения дирижерской палочки.
Иногда идору взмывает под потолок, вращаясь, как веретено - пшеничные волосы разметаны в стороны, руки раскинуты, будто в крестном знамении, и тогда толпа издаёт высокий, на грани слышимости вой - вот-вот преодолеет звуковой барьер. Но когда она опускается, постепенно замедляясь, вой становится ниже, переходит в инфразвук, и все поднимают руки... Они колышутся, как море травы на ветру.
А потом он заметил его. Сначала Мирон подумал, что это Хидео. Решил прикончить его прямо здесь, среди толпы. Человек рассекал людское море так решительно и целеустремленно, что подростки расступались, словно плоть под скальпелем опытного хирурга.
Мирон попытался бежать - но то, что у ищейки получалось естественно и непринужденно, у него выходило грубо и неуклюже. Со всех сторон зыркали злобные, подернутые наркотической дымкой глаза...
Многие подростки пользовались наушниками - дешевые пластиковые копии, как черные пиявки, присосавшиеся к ушным мембранам, свисали на грудь... Включаясь время от времени в Плюс, они видят идору и Здесь, и Там...
Убежать не получилось, но и человек, рассекавший толпу, оказался не Хидео. Это стало ясно, когда он, сужая круги, приблизился настолько, что Мирон разглядел чуть перекошенный нос, шрам, похожий на крест, на правой щеке, выдающийся вперед подбородок, прорезанный вертикальной щелью, отчего напоминал задницу пупса, и огненно-рыжую, поросшую клочкастыми, похожими на собачью шерсть, волосами, голову.
Единственное, что не вызывало сомнений - это то, что новый незнакомец идёт по его душу.
Удивительно было то, что подростки рыжего не замечали. Они просто безропотно расступались в стороны, стоило ему приблизиться. Будто их толкало силовое поле или безболезненный электрошок.
Оставив попытки сбежать, Мирон сжал руки в кулаки, жалея только о том, что не заказал вместе с курткой модный в этом сезоне браслет-кастет. Красота и безопасность - два в одном...
- Господин Орловский? - спросил человек, подойдя к Мирону вплотную - к друг другу их тут же прижала толпа.
Свело скулы: в его голосе, манере говорить, чувствовалась предрешенность.
- Чем обязан? - чувствуя, как скулы леденеют и отказываются разжимать челюсти, спросил Мирон.
- С вами хочет побеседовать Алика.
Глава 5
Я перед ним в долгу
Собачий свисток, - рыжий показал Мирону небольшую коробочку с одной-единственной кнопкой. Жмешь, и человек вроде как чувствует, что не должен находиться в этом самом месте.
Куб из металлоконструкций, в котором пряталась уйма аппаратуры - передвижное хозяйство идору - и представлял из себя сцену. Туго натянутая мембрана пола, по которой нельзя ходить, лёгкие стенки вибрируют под напором звука.
В центре этого всего - закрытая со всех сторон комната. Гримёрка Алики.
Мирон испытал лёгкий шок, увидев настоящее зеркало в вычурной, слегка облупленной раме. Столик, заставленный коробочками и баночками, пуфик с бархатным сиденьем... В углу притулился фикус на подпорках из бамбуковых палочек, торшер с бахромчатым абажуром. Стены, на манер Мулен-Руж, заклеены афишами.