Пришли в отчаянье сталеглазые и прямо не знают, что же это такое, ведь никогда с ними такой беды не случалось. Мобилизуются они, совещаются, делают всякие приманки да ловушки, арканы да капканы; пробуют и этак, и так, потому что не знают – как. Все кругом прямо трясется, а ничего не удается.
Совсем уж они ослабели, не знают, как спастись, и тут видят – кто-то к ним подлетает: сидит будто на коне, но у коня-то колес нет; может, это велосипед, но у велосипеда носа нет; значит, вроде ракета, но у ракеты седла нету. Неизвестно, что летит, но известно, кто в седле сидит; сидит не качается, приветливо улыбается, вот он приближается, вот и снижается – это сам Трурль, конструктор, не то гуляет, не то в экспедицию отправляется; издалека видно, что не кто-нибудь летит.
Приблизился он, снизился, рассказывают ему сталеглазые, что да как: «Мы, мол, сталеглазые, имеем машину машин, изукрашенную, налаженную, зубчатую, кристальную, абсолютно идеальную, мы атомы скопили и сами всю ее слепили, ничего не боимся, ни семейных раздоров, ни смелых разговоров, а тут вот прилетело что-то, село, сидит – и ни с места».
– А напугать пробовали? – благосклонно спрашивает Трурль.
– Пробовали мы и машинкой-страшинкой, и машиной-страшиной, и машинищей, которая как двинется на своих нейтрино, так все на свете опрокинет, и мезоны, и волны – все расшвыряет, но и это ничуть не помогает.
– Никакая машина, говорите?
– Никакая, милостивец.
– Гм, любопытно. А что это, собственно?
– Вот этого-то мы и не знаем. Появилось, прилетело, а неизвестно что, но только до того страшное, что и не знаешь, как смотреть – с какой стороны ни глянь, одна другой ужасней. Прилетело, село, тяжелое, как невесть что, сидит – и ни с места. А уж мешает – дальше некуда.
– Вообще-то говоря, я очень занят, – говорит Трурль, – самое большее, смогу я побыть тут у вас некоторое время консультантом. Хотите?
Сталеглазые, конечно, хотят, и тут же спрашивают, что надо принести – фотоны, патроны, станки, молотки? А может, лучше пушки или динамит? А может, вам чаю заварить? Машинистка мигом это сделает.
– Чаю машинистка пусть принесет, – соглашается Трурль, – но с деловыми намерениями. Ну, а что касается остального, то, пожалуй, не нужно. Если, заметьте, ни машина-страшина, ни машинища, ни травинка-кулевринка не помогают, нужен здесь метод дистанционный, архивный, а потому ужасно противный. Я еще не слыхал, чтобы это не помогало, если полностью его осуществить.
– Как же это? – спрашивают сталеглазые.
Но Трурль, ничего не объясняя, продолжает:
– Метод этот совсем прост; Нужно только принести бумаги, чернил, штемпеля, круглую печать, сургучу, сколько захочу, скрепок и кнопок, блюдечко и ложечку – потому что чай уже принесли, – и почтальона. И чтоб было чем писать – есть у вас?
– Найдется! – и мигом тащат.
Трурль садится и диктует машинистке: «В связи с Вашим делом за номером 2, дробь 55, дробь 405, Комиссия ВЗРТСП извещает, что Ваша задержка, как противоречащая параграфу 199 постановления от 19.XVII текущего года, представляя собою ментальный эпсод, приводит к прекращению поставок, а также к десомации в соответствии с Указом 67 ДВКФ N1478 дробь 2. Данное решение Вы вправе обжаловать в срочном порядке, обратившись в течение двадцати семи часов к Председателю Комиссии».
Трурль поставил штемпель, приложил печать, велел зарегистрировать это в Главной Книге и говорит:
– Пускай теперь почтальон отнесет это.
Отправился почтальон, нет его да нет, наконец возвращается.
– Вручил? – спрашивает Трурль.
– Вручил.
– А где расписка в получении?
– Вот она. А вот и обжалование.
Берет Трурль обжалование и, вовсе его не читая, наискось через весь лист пишет: «Не рассмотрено в связи с отсутствием необходимых приложений». Подписывается неразборчиво и велит почтальону отнести его обратно.
– А теперь, – говорит, – за дело.
Садится и пишет, а сталеглазые, любопытствуя, смотрят, ничего не понимают и спрашивают, что это такое и что из этого получится?
– Это исполнение служебных обязанностей, – говорит Трурль. – А получится то, что надо, раз уж началось.
Почтальон носится как угорелый туда и обратно, Трурль то аннулирует ответы, то высылает резолюции, машинистка все стучит, и уж понемногу возникает вокруг целая канцелярия; дыроколы да протоколы, формуляры да циркуляры, папки да скрепки, чернила, клей, паутина, нарукавники из черного сатина, бумагами целый шкаф набит, табличка «Вход воспрещен» висит, машинка тарахтит, не смолкает, работы все прибывает, и кругом полно чаю да мусору.
Горюют сталеглазые, никто ничего не понимает, а Трурль бумагу за бумагой высылает, то с марками, то доплатные, то самые сильные – с уведомлением о вручении, шлет предписания, напоминания, извещения, уточнения, приказы, да не по одному разу, есть уже отдельный счет в банке, там одни нули, но это, говорит Трурль, до поры до времени.
Через некоторое время становится видно, что ОНО уже не такое страшное, особенно сверху: определенно уменьшилось! Ну да, правда, меньше стало! И спрашивают сталеглазые Трурля, что же дальше?
– Не мешайте при исполнении служебных обязанностей! – отвечает он.
А сам печати ставит, поступления контролирует, приложения регистрирует, шлет приказов ворох без всяких разговоров, жилетка нараспашку, жидкого чаю чашка, куда ни глянь – паутины нити, кто там следующий – входите, галстук в стол запрятан, кругом беспорядок, вот новые поступления, сорок четыре, и при всех приложения, нужны четыре новых шкафа, а там кому-то взятку дали, кого-то бюрократом обозвали, заседание перенесено с пятницы на субботу и целых семь печатей – разберись, кому охота.
А машинистка выстукивает: «В связи с непредставлением Вами разрешений согласно постановлению Ком. Изд. Действ. Зак. с сего дня предписывается Вам безотлагательно сокращ. в порядке взыск. в полож. ср. на основе Тр. Ам. Тар. Арам, опираясь на приговор инстанции Д.Д.Д. Данное решение не подлежит обжалованию».
Посылает Трурль почтальона, а книжку с квитанциями в карман сует. Потом встает и начинает выбрасывать в космос столы, стулья, папки, скрепки, чай и даже печати. Остается только машинистка.
– Да что же вы делаете! – кричат сталеглазые, которые уже вполне с этими вещами освоились. – Как же нам без этого?
– Не надо преувеличивать, дорогие мои, – отвечает он. – Вы лучше поглядите-ка!
И вправду, они так и ахнули – пусто, чисто, никого нет, словно и не было. И куда ОНО девалось, где затерялось? Бежит постыдно, и такое малюсенькое сделалось – хоть в лупу рассматривай. Сталеглазые с ног сбились, следов ищут, а нашли только одно чуть мокрое местечко – что-то там накапало, неизвестно, при каких обстоятельствах, а больше ничего нет.