– Ты меня как сопливого пацана на подначку купил, – раздраженно сказал он перед тем, как противники разошлись в разные стороны.
– Откажитесь, – равнодушно предложил Хват. – Это даже не будет засчитано как поражение.
– Может, ты мне еще и фору дашь? – запальчиво спросил Реутов.
– А что, есть такая необходимость?
– Ты меня достал, гражданский человек.
– Пока еще нет, – ухмыльнулся Хват.
Наградив его убийственным взглядом, Реутов быстро двинулся прочь, после чего неожиданно исчез, как сквозь землю провалился. Ни один сучок не хрустнул под его ногами, но и Хват учился ходить не по паркетам высоких кабинетов, не по тщательно заасфальтированным плацам. Скользнув за ближайший куст и обозначив там свое присутствие легким качанием веток, он описал короткую дугу и затаился за сосновым стволом, готовясь встретить Реутова несколько раньше, чем тот мог предполагать.
Внезапность – залог успеха. Застигнуть противника врасплох – значит выиграть те самые доли секунды, которые и решают исход боя.
Хват втянул ноздрями воздух, проверяя, насколько хорошо он различает запахи. В последнее время он изредка покуривал, правда, не более трех сигарет в день, так что они не успели испортить обоняние. Глаза могут подвести в темноте, но нос и уши – никогда. И сейчас они исправно улавливали малейшие звуки, тончайшие оттенки запахов, струящиеся в темноте. Хвату даже казалось, что он может определить, каким одеколоном пользуется невидимый снайпер, страхующий полковника через прицел ночного видения. Он чувствовал себя самым настоящим хищником, вышедшим на охоту. Оборотнем, таящимся под человеческой личиной. Бесплотной тенью.
Пистолет, опущенный стволом вниз, чтобы стрелять навскидку, был снят с предохранителя и взведен заранее. Знай себе, жми на спусковой крючок, а остальное за тебя автоматика сделает, поскольку перезарядка производится за счет энергии отдачи затвора. «Хорошая машинка, надежная, безотказная», – подумал Хват, лаская пальцами рифленую рукоять «ПСМ».
Этот пистолет ижевских умельцев издавна взяли на вооружение офицеры всевозможных силовых ведомств, поскольку небольшие габариты и вес оружия позволяли прятать его во внутреннем кармане пиджака как какой-то портсигар.
Выстрелы из «ПСМ» звучат сухо и сравнительно негромко. Такой пистолет не годится для стрельбы перекатом, когда переваливаешься на земле со спины на живот, паля с обеих рук почти наугад, стремясь деморализовать противника шумом, прежде чем влепить пулю ему между изумленно раскрытых глаз. И все же это – почти идеальное оружие для ближнего боя. Несмотря на малую толщину рукоятки, она сидит в ладони как влитая, а спусковой крючок отзывается на малейшее напряжение указательного пальца. Минимальная отдача предотвращает подбрасывание ствола при стрельбе, позволяя добиться почти идеальной кучности стрельбы. Из положения сидя с упором Хват запросто мочалил «яблочко» мишени, установленной в десяти метрах, причем рассеивание отверстий ограничивалось полуторасантиметровым диаметром, что несколько превосходило технические характеристики «ПСМ». А пробивная сила пули калибра 5,46 мм была такова, что с расстояния трех метров она дырявила 40 слоев кевлара и пронзала телеграфные столбы чуть ли не насквозь.
При попадании из «ПСМ» жалкую картонку должно было вырвать из руки и отбросить далеко назад, поэтому Хват заблаговременно просунул палец в проделанное отверстие. Он надеялся, что полковник тоже позаботился об этом, иначе поединок закончится при первом же выстреле.
А еще он надеялся, что не забыл тех почти автоматических навыков, которые приобрел за долгие годы службы в спецназе. В последнее время пострелять удавалось не часто – бизнесмены, нанимавшие Хвата в качестве охранника, заботились не столько о своей безопасности, сколько об экономии каждой копейки. Один из них, подсчитав, во сколько обошлась ему коробка патронов, расстрелянных телохранителями за городом, кисло заметил, что такими темпами они его скоро разорят, и поинтересовался, нельзя ли тренироваться с пневматическим оружием, заряды для которого обходятся значительно дешевле. «Даже с рогатками можно», – сказал ему Хват и написал заявление об уходе.
Он никогда не задерживался на одном месте, предпочитая кочевать из фирмы в фирму, чтобы не привыкать к очередному хозяину. Иметь «хозяина» было унизительно. Убеждая себя в том, что на этот раз он послужит родине, Хват в глубине души понимал, что лишь выполняет волю двух зажравшихся генералов, но старался гнать эти мысли прочь, чтобы не потерять того эмоционального и физического подъема, без которого победить очень трудно, даже если твой противник условный и речь идет не о жизни и смерти, а о прямоугольнике гофрированного картона.
Хват напружинился.
Реутов выдал себя не случайным шорохом и даже не промелькнувшей в темноте мишенью, которую он слишком поздно догадался развернуть ребром к предполагаемому противнику. Напрасно он курил так много – в ночном лесу запах никотинового перегара улавливался за десяток шагов. Оценив положение полковничьей фигуры, скользящей в обход куста, за которым никого не было, Хват хорошенько оттолкнулся от земли и прыгнул вперед, одновременно нажимая на спусковой крючок.
До падения ничком он успел выстрелить ровно три раза, как это и предписывалось инструкцией по проведению ближнего боя. В горизонтальном полете он ни разу не отвел глаз от развернутой наискось картонки, и ее троекратное подрагивание не ускользнуло от его внимания: он попал, попал, попал!
Реутов открыл огонь с секундным запозданием, «ПСМ» в его руке захлебывался торопливыми выстрелами, как охрипший от ярости пес.
Кка… кха… кха… кха…
Похоже, раздосадованный собственной оплошностью, полковник целился не столько в мишень, сколько в державшего ее противника. Это была инстинктивная реакция, но Хват тоже действовал инстинктивно, и это получалось у него значительно лучше.
Пули еще продолжали вгрызаться в усыпанную хвоей землю, на которую упал Хват, а он, кувыркнувшийся через голову назад, уже сидел поодаль, ведя ответный огонь, озаряющий темноту почти непрерывными оранжевыми всполохами.
Кха-кха-кха-кха!
Патроны в его пистолете закончились чуть раньше, чем опустел магазин Реутова, и Хвату осталось лишь поднять картонный прямоугольник повыше, давая противнику возможность отвести душу напоследок. Всего две пули пронзили его мишень, и они были последними.
Голос Реутова, раздавшийся в наступившей тишине, прозвучал так, будто устами полковника спецназа говорил обиженный ребенок, неизвестно когда и как обзавевшийся мужским басом:
– Ты поддался! Ты специально держал мишень так, чтобы я попал!
– Ничего подобного, – возразил Хват, вставая. – Все было по-честному.
– Врешь. Сначала вертелся ужом, а в последний момент застыл, как истукан.
– Если бы я не сделал этого, вы бы меня самого продырявили по запарке.
Смущенно крякнув, Реутов сунул «ПСМ» за пояс и, разглядывая свою картонку, глухо спросил:
– Сколько раз я попал? Три? Четыре?
– Два, – не стал лукавить Хват. – Слишком долго пристреливались.
– Я не пристреливался, я мазал, – рявкнул Реутов, тыча пальцем в отверстия, оставленные пулями противника. – Ты проделал восемь дырок. Все по центру, кружкой накрыть можно. А я? – Он выхватил картонку из руки Хвата, взглянул на нее и отшвырнул в сторону, бормоча: – Позор, позор на мою седую голову!
– Рановато вам в старики записываться, товарищ полковник.