Началось все с того, что принялись собаки пропадать. Во всех четырех деревнях. Кто в лес с собакой пойдет, убежит псина и зови-не зови, не возвращается. С привязи срывались и тоже, как в воду. Да и у пастухов, все собаки разбежались. А без собак у нас трудно, у нас волки там такие. Ну, да ладно.
Потом, вот, как ты, Аскель, рассказывал, заметили – люди-то, из деревни за холмом, приходить перестали. Одну седьмицу нет, вторую, да и третью. Забеспокоились, решили людей туда послать, узнать в чем же дело. Пошли трое, в том числе и мой дед. Взяли добрые копья, от волков отбиться, если что, да и пошли.
Шли, понятно, вокруг холма. Переночевали в лесу и к вечеру второго дня вышли к той деревне. Сразу услышали собачий лай. Странно это было, ведь во всех деревнях псы пропали, а тут на месте они. Ну, двинулись. Когда подходили к околице, лай вдруг смолк.
Вошел дед и его спутники в деревню. Пусто. Покричали они людей, позвали, но никто им не ответил. Прошли они дальше в глубь – пустая деревня, нет никого. Решили в один дом зайти. А там – тела изодранные, лежат на полу вповалку, словно их стащил туда кто-то. Кровь кругом засохшая и вонь трупная.
Выбежали на улицу, и тут услышали вой – долгий, протяжный, не похожий ни на что. Уж, наши-то знали, как воют собаки, а как волки. А этот не признали. И тут же изо всех подворотен, из-под крылец, заборов и отовсюду бросились на них псы. Собаки-то у нас такие, чтобы волка могли загрызть, здоровенные, злющие, да вот на людей не имеют привычки кидаться, а тут как взбесились. Ну дед со спутниками – обратно в дом, заперлись там и сидят, думают, что дальше делать. А собаки-то не унимаются, носятся вокруг дома, рычат, скалятся, не псы домашние, а чисто звери лютые.
Так бы, наверное, и сидели бы, среди сельчан мертвых, пока помощь бы не пришла, да случилось тут и вовсе страшное. Псы успокоились, разлеглись вокруг дома, и чувствует дед, неспокойно на душе у него. Будто звук, какой, слышит, да вроде тихо. Раздастся звук-то этот, а изнутри словно скребется у него кто, стихнет и все нормально. И спутники его, то же самое ощущают. Даже собаки снаружи заскулили.
В доме темно, видно плохо. Решили огонь развести. Пока занимались этим, слышат возня внутри какая-то. Подумали, неужто собаки внутрь пробрались. Зажгли факел самодельный и обомлели. Мертвецы в доме, зашевелились. Встать пытаются, глазами белесыми на них таращатся, да руки протягивают. Иные из мертвых-то, уже и ползут к ним, рты, полуистлевшие разевают, тут люди то и не выдержали, выскочили вновь на улицу и помчались к околице. Да не тут-то было. Бросились на них псины, одного сразу разорвали, а другому с дедом удалось из деревни выбежать. Дед прямо бросился, аккурат к холму, лесом заросшему, а спутник его к дороге, пришли которой, там-то его псы и настигли. А за дедом ни один не побежал.
Скрылся дед в зарослях, бежать дальше мочи нет, и смотрит. А товарища его, еще живого, всего окровавленного, да изодранного волокут собаки к деревне. А из деревни появляется человек, дед-то сначала подумал, это спутник их третий, вырвался, ан нет! Подтащили собаки к этому человеку, дедова товарища. Бросили к ногам, словно добычу перед охотником.
А когда свет от луны упал на человека того, тут дед и тронулся головой. На теле человечьем, голова была звериная. Задрал он ее и завыл, долго, протяжно, ликующе, а собаки вторили ему. Дед опрометью бросился бежать. А домой добирался через холм тот проклятый. К утру вышел к деревне, ободранный, израненный и сошедший с ума. Все говорил, что в лесах на холме, его преследовали чудовища звероголовые. Гнали его, словно добычу, выли и смеялись. А настигнув, валили на землю и дышали трупным смрадом в лицо. Отпускали и вновь гнались, играли будто бы. Лишь милостью Спасителя выбрался он с холма.
А еще говорил он, каждый раз, как бесовские отродья ловили его, по спине острым проводили, когтем, ножом ли. Когда тело дедушки обмывали, видела я четыре шрама на его спине, прям от шеи до копчика. Старые, глубокие и неровные.
Глава 2
- А что с деревней-то потом стало? – спросил Руди.
Лавена пожала плечами:
- Мальчишки ходили туда, говорят, стоит она заброшенная, травой поросла. Байки рассказывали, как видели они звероголовцев, да сбежали от них. Ну, это уж враки были.
- На Левобережье много историй ходит о людях со зверинными головами, и у дебрян тоже, - промолвил Этли.
Лавена на мгновение побледнела, насторожено зыркнула на него:
- Да и не только на том берегу Велавы, много где, наверное. Ты вон сам рассказывал о людях с головами чудовищ, а это и вовсе в Востойе.
- Ну, да.
Этли отхлебнул вина, наслаждаясь теплом и пряным вкусом.
- Вссе равно, не понятно, - подал голос Таштаг. – То темень и ничего не видать, то луна. А ссобаки-то зачем этому звероморду?
- В доме темень, а на улице луна, чего не понятного-то, - ответила Лавена. – А собаки, да кто знает, бесов этих, зачем они. Да и кто знает, что там с дедом случилось, на самом-то деле. Может, со спутниками повздорил, а может дерево на них упало. Тех двоих на смерть, а его по голове пришибло.
- А шрамы на спине? – спросил Волган.
- Да откуда ж, я знаю. Как мама рассказывала, так и я говорю. Хотя, врать же она мне не будет.
- Давайте, что-нибудь у Оттика займем, - предложил Этли, - есть охота.
- Да, жеренных колбассок!
- Ага, - возразила Лавена, – между прочим, ему еще за специи надо вернуть.
- Там это, - сказал Волган, глядя на Этли. – На стойке посылка твоя стоит, с пирогом. Иди забери.
Точно, Фрия присылала свой пирог давно, на прошлой седмице. Забавная она, не забывает добра, не то, что муженек ее. Этли поднялся наверх, забрал со стойки сверток и вернулся вниз.
- Угощайтесь.
Он развернул сверток и выложил добрый кусок яблочного пирога на столь. Компания оживилась. Порезав угощение на равные доли, все принялись уплетать пирог. Лавена, правда, отказалась от своей доли, сморщив нос в гримасе отвращения.
- Ерунда это все, - промолвил Волган. – Заброшенные города, звероголовцы – бабкины сказки. Я вот раз, столкнулся с таким, до сих пор жутко. Хотя, я мало чего боюсь.
- Давай, рассказывай, - подбодрил его Руди.
- Родом я из Окицы, ну вы знаете.
Этли про себя отметил, что, вот он, этого не знал.
- Там я был одним из привергов в Ордене Спасения Душ, - Волган с вызовом посмотрел на окружающих.
- Так ты, что, душевер? – спросил Этли.
- Ты слова-то выбирай, - прогудел докер, но беззлобно, - это, вы, заблудшие нас так называете. Ну, да простит вас Триединый.
Этли не стал спорить. По его мнению, душеверы – такие же еретики, какими были северцы двести лет назад. Главным их постулатом, отличающим от других жреческих орденов, была вера в переселение душ. Мол, вместо того, чтобы душе, после смерти, отправится к подножью трона Триединого, или в бесовскую Бездну, тут уж, как человек жил, они верят, что души вновь и вновь воплощаются в собственных детях. И так будет до самого пришествия Судии. Ну, а если детей нет, значит – проклял тебя Трединый (еще одна ересь) и гореть тебе в Бездне.
Вспомнив, что у Волгана до сих пор нет детей, Этли про себя усмехнулся – рискует докер оказаться среди бесов.
Еще одним отличием Ордена Спасения Душ от других орденов – наличие привергов. Если, у того же Ордена Милости Спасителя, была своя община и паства, окормляемая ими, то прослойка привергов - являлась настоящими рабами ордена. Они выполняли все работы, добывали средства и отдавали их жрецам. Жили в общих домах, не лучше, чем они все живут в полуподвале Оттика.