Социальный и культурный процесс «определяет нам ведущую дорогу от нашего времени [курсив мой. — А Т.] до самого древнего исторического и даже доисторического, насколько оно поддается изучению, слежению за его эволюцией».[20]
Таким образом историк получает две крайние точки истории — современную ему нацию и «самые древние доисторические времена», между которыми ему следует натянуть нить «непрерывности». Вторую из точек естественным образом обеспечивают новейшие во времена Грушевского дисциплины: археология и, в еще большей степени, лингвистика. По определению, эти дисциплины предоставляют глубокую, может, самую глубокую древность:
Порогом исторических времен для украинского народа можем принять IV век после Р. X., когда начинаем уже кое-что знать специально о нем. До этого о нашем народе можем говорить только как о части славянской группы; его жизни не можем проследить в его эволюции, а только в культурных результатах тех долгих веков доисторической жизни. Сравнительное языкознание прослеживает их по языковому запасу, а позднейшие исторические и археологические данные помогают контролировать его выводы и дополняют в целом ряде пунктов.[21]
Между двумя точками можно провести только одну прямую.
Самой большой проблемой, стоявшей перед Грушевским, был вопрос киево-русского наследия как части исторического опыта украинцев.
Из схемы Грушевского, признававшей «две большие творческие силы в жизни каждого народа — народность и территорию»[22], получалось бы, что Киевская Русь является частью истории украинцев, ведь ни территория, ни народность с тех пор не изменили своего места. Именно на территории, во времена Грушевского занятой украинцами, развивались главные события киево-русской истории.
Проблема, однако, заключалась в том, что Киевская Русь во время создания Грушевским его схемы была уже давно и прочно освоена другой историографической традицией — великорусской. Эта великорусская история, канонизированная великими нарративами Карамзина, Соловьева, Ключевского, начинала изложение своих древнейших событий с первых киевских князей; располагала свое «историческое пространство» на «Юге» — вокруг Киева, Чернигова, Переяслава, чтобы только в послемонгольские времена передвинуть фокус на север, на территорию будущего Московского государства, и до середины XVII века не вспоминать о колыбели своей истории.
Грушевский неохотно публиковал научные статьи, предпочитая им крупные жанры исторического письма — книги и многотомные истории. Этой проблеме он посвятил специальную статью, что, очевидно, должно было свидетельствовать о значении, которое историк придавал решению проблемы Киевской Руси в общем строении своей схемы.
Статья называлась «Традиционная схема „русской истории“ и задача создания рациональной истории восточного славянства», она была опубликована (на украинском языке) Императорской Академией наук в 1904 году в первом выпуске сборника «Статьи по славяноведению»[23]. Идеи, изложенные в статье, к тому времени уже не были чем-то совершенно новым: похожие мысли историк развивал еще в своей инаугурационной лекции в 1894 году (опубликованной тогда же), а также в уже увидевших свет томах «Истории Украины-Руси». Не была критика «большого нарратива» российской истории совершенно неожиданной и для российской науки: до Грушевского удивительно похожие идеи развивал Павел Милюков, чья книга вышла в 1897 году[24]. Для Грушевского, однако, важно было представить украинский вызов доминирующему взгляду на Киевскую Русь и при этом сделать это именно в российском издании, принять бой на территории противника[25]. Работа поэтому представляет собой скорее манифест с решительными декларациями, чем научную статью в строгом смысле.
Грушевский настаивал, что схема ранней российской истории, где размещалась Киевская Русь, является не научной, а «традиционной». То есть эта схема не возникла из научного исследования прошлого, а была унаследована новейшей историографией от древних летописцев. В ее основе лежала генеалогическая легенда: великие князья владимирские и московские вели начала своего рода от киевских князей. История одной из ветвей Рюриковичей была отождествлена летописцами с историей государства и, разумеется, с историей вообще; это и создало канву летописного повествования. Следуя за этой канвой, российские историки начинали свое повествование от образования Киевского государства, затем переносили внимание на Владимир, оттуда — на Москву. Так возникли большие «периоды» российской истории.
23
Грушевський, Михайло. Звичайна схема «руської» історії та справа раціонального укладу історії східного слов’янства // Статьи по славяноведению. І. — СПб., 1904. В этом сборнике были опубликованы еще две статьи Грушевского, все на украинском языке. Такая терпимость — вопреки тому, что редактором выступал академик Владимир Иванович Ламанский, крайне отрицательно относившийся к украинству, — объяснялась и общей либеральностью Императорской Академии наук, и, главным образом, тем обстоятельством, что сборники готовились в ожидании предстоящего Съезда славистов. Съезд так и не состоялся (помешала сначала Японская война, затем революция 1905 года).