Так что христианство в Новгороде было еще до прибытия Антония.
Однако возможно, что именно Антоний приводил ко Христу Новгород, а Андрей — не Великий Новгород, а Новгород Северский, как на том настаивает Георгий Каниский в «Истории Русов».[20]
Христианство легко могло привиться на Руси, так как соседи Руси — сарматы — были христианами, как о том сообщает Тертуллиан, «но от частых войн вера пропала».
Рассказы о русских князьях
А. Нечволодов (традиционная версия) излагает историю этого времени следующим образом.
«К половине девятого века почти везде уже в Европе жили не разрозненные племена, а были образованы государства.
Через два года после призвания князей братья Рюрика, Синеус и Трувор, умерли, и он стал единовластно править над новгородскими славянами, кривичами и над финскими племенами — весью, мерей и муромой, сажая во все города своих посадников из старших витязей прибывшей с ним русской дружины.
Хотя Синеус и Трувор ничего на Руси сделать не успели, притом вызывает сомнение даже сам факт их существования, в русской топонимике имеются места, связанные с этими персонажами. Это так называемые Курган Синеуса вблизи Белоозера и Труворово городище. Имеется даже «Труворов камень».
Два мужа из этой дружины, не получившие в управление городов, Аскольд и Дир, отпросились у Рюрика идти искать счастье в Царьград. Следуя по великому пути из варяг в греки, они дошли по Днепру до Киева. Здесь, узнав, что Киев не имеет своего князя, а платит дань хазарам, и полюбив это бойкое и богатое место, Аскольд и Дир решили остаться; к ним присоединилось много варягов, и они стали владеть Киевом и всей Полянской землей, причем освободили ее от платежа дани хазарам и успешно воевали со степными хищниками и некоторыми соседними племенами.
Рис. 17. Труворово городище. Современный вид. Фотографии из книги А. Нечволодова.
Через четыре года Аскольд и Дир настолько уже вошли в силу, что могли привести в исполнение заветное желание русов отомстить коварным и высокомерным грекам за все обиды и унижения, которые претерпевали от них наши предки во время хазарского ига.[21]
К этому еще представился и подходящий случай: греки убили в Царьграде нескольких русских провевальщиков зерна по ничтожному поводу.
И вот в 866 году Аскольд и Дир решили совершить смелый набег на Царьград, как хаживали на него в старину смельчаки с устьев Днепра и Дона. Они собрали двести ладей, то есть больших лодок с мачтами и парусами, посадили на каждую от сорока до шестидесяти человек и настолько скрытно совершили свой переход по Днепру и Черному морю, что до самого их появления у Царьграда никто и не подозревал об этом набеге.
Патриарх Фотий был в это время в Константинополе и оставил подробное описание происшедшего. По его словам, русский набег случился в один из прекрасных летних дней, под вечер, при совершенно тихом море. В этот прекрасный летний вечер царьградские горожане любовались красотами своего любимого моря не только из великолепных палат, но и из бедных хижин, со своих улиц и площадей, из бесчисленных садов и даже со стен самого города, которые опоясывали его со всех сторон по берегу моря.
Император Михаил отсутствовал со всем своим войском, так как двинулся против арабов, и спокойный и беспечный город вовсе не ожидал ничего чрезвычайного, как вдруг в проливе из Черного моря обозначилось что-то невиданное, которое скоро превратилось в целую кучу русских ладей. Весь город обезумел от страха. Все в один голос с ужасом воскликнули: «Что это? Что это?» А русы подплывали все ближе и ближе, навевая на всех своим видом что-то свирепое, дикое и убийственное; скоро они стали сходить на берег и угрожать городу, простерши свои мечи.
Рис. 18. Курган Синеуса близ Белоозера. Фотография из книги А. Нечволодова.
«Мрак объял все трепетные умы, — говорит Фотий, — слезы и рыдания распространились во всем городе; крайнее отчаяние объяло всех; со всех сторон разносилась одна весть, один крик: «Варвары перелезли через стены! Город взят неприятелем!» Неожиданность бедствия и нечаянность набега заставили всех воображать и слышать только это одно».
Рис. 19. Осада русами во главе с Аскольдом и Диром Константинополя. Радзивилловская летопись.
По свидетельству Фотия, русы из-за загородных ворот напали на красивые предместья города и опустошили их огнем и мечом до самой крепости, или царьградского кремля, стоящего на выдающемся в море высоком холме. Они огнем и мечом опустошили и морские пристани, распределив их между собой для разгрома по жребию.
Это показывает, что русы хорошо обдумали все подробности своего нападения; они внезапно пришли вечером, во время отсутствия царя с войском, чтобы поразить неожиданностью врага, а затем совершить нападение под покровом ночи, дабы скрыть свою малочисленность; при этом, чтобы не было никакого беспорядка, заранее определили жребием, кто в какой части города будет действовать.
После опустошения морских пристаней русы быстро окружили городские стены и стали валить к ним земляную присыпь, намереваясь скорее перелезть в сам город. При этом «трусость дрожью пробежала по всему телу и обессилила даже и тех, которым предоставлено было распоряжаться в опасное время», — говорит Фотий.
Народ, лишенный всякой помощи и защиты, теперь помышлял только о молитве и наполнил все храмы. Повсюду всю ночь совершалась служба: с воздетыми руками воссылались усердные и слезные моления о помиловании. Общее несчастье заставило раскаяться в грехах, образумиться и приняться за добрые дела.
Не встречалось благодатнее часа, как этот, для проповеди и поучения к народу о грехах, о всеобщем покаянии, об исправлении своей жизни добрыми делами.
И святитель Фотий начал в соборе Святой Софии свою проповедь: «Что это? Откуда поражение столь губительное? Откуда гнев столь тяжкий? Откуда упал на нас этот дальнесеверный страшный Перун! Откуда нахлынуло это варварское, мрачное и грозное море! Не за грехи ли наши все это ниспослано на нас? Не обличение ли это наших беззаконий и не общественный ли это памятник им? Не доказывает ли эта кара, что будет суд страшный и неумолимый?.. И как не терпеть нам страшных бед? — продолжал святитель. — Вспомните, как греки несправедливо обижали в Царьграде приезжих россов, когда мы убийственно рассчитались с теми, которые должны были нам что-то малое, ничтожное… Мы получали прощение и не миловали ближнего… Сами обрадованные, всех огорчали; сами прославленные, всех бесчестили; сами сильные и всем довольные, всех обижали; безумствовали, утолстели, разжирели, расширились… Вы теперь плачете, и я с вами плачу. Но слезы ваши напрасны. Кого они могут умолить теперь, когда перед нашими глазами мечи врагов, обагренные кровью наших сограждан, и когда мы, видя это, вместо помощи им бездействуем, потому что не знаем, что делать, и только ударились все в слезы…
Часто внушал я вам: берегитесь, исправьтесь, обратитесь, не попускайте отточиться Божью мечу и натянуться его луку… Не лукавьте с честными людьми. Горько мне оттого, что я дожил до таких несчастий; оттого, что мы сделались поношением соседей наших… Оттого, что поход этих варваров схитрен был так, что и молва не успела предуведомить нас, дабы мог кто подумать о безопасности. Мы услышали о них уже тогда, когда их увидели, хотя и отделяли нас от них столькие страны и народоначальства, судоходные реки и пристанищные моря. Горько мне оттого, что я вижу народ жестокий и борзый, смело окружающий наш город и расхищающий его предместья. Они разоряют и губят все: нивы, жилища, пажити, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех поражая мечом, никого не милуя, ничего не щадя. Погибель всеобщая! Как саранча на ниве… или страшнее, как жгучий зной, наводнение, или не знаю, что и сказать, этот народ явился в стране нашей и сгубил ее жителей.