Пока Изяслав поспешал в Польшу к своему двоюродному брату королю Болеславу Второму, сыну дочери Ярослава Мудрого — Доброгневы, а Всеслав, неожиданно очутившийся великим князем вопреки всем правилам лествичного восхождения, заводил свои порядки в Киеве, половцы разошлись по пограничным нашим областям и нещадно их пустошили. Когда они стали подходить к Чернигову, то Святослав, не оправившийся еще от поражения на Альте, тем не менее собрал сколько мог войска и вышел им навстречу к реке Снову. Половцев было двенадцать тысяч человек, у Святослава же насчитывалось не более трех тысяч.
Но князь этот вместе с обширнейшей образованностью соединял в себе и истинную воинскую доблесть. Он не смутился, выстроил полки и, обратившись к ним с теми же словами, с какими некогда его пращур, великий Святослав, обращался к своей дружине: «Потягнем же, братие. Уже нам некуда деться», стремительно ринулся на половцев. Это неожиданное и смелое наступление Святослава увенчалось самой полной победой: множество половцев было убито и потоплено в реке Снове, причем после поражения они оставили нас на некоторое время в покое».
Но оставим А. Нечволодова и опишем дальнейшие события, основываясь на научных фактах.
В 1068 году Изяслав был вынужден покинуть Киев в результате народного возмущения, и в столице Руси взошел на престол полоцкий князь Всеслав Брячиславич.
И хотя Изяславу удалось вернуться в Киев уже в следующем, 1069 году, удержался он в нем недолго и в 1073-м был снова изгнан — теперь уже родными братьями Святославом и Всеволодом (Святослав занял при этом киевский стол). После смерти в 1076 году Святослава, вернувшись вторично в уступленный ему миролюбивым Всеволодом Киев, Изяслав погиб в 1078 году в битве с племянниками Олегом Святославичем и Борисом Вячеславичем.
Многое из событий той драматической поры донесено до нас «Повестью временных лет» и другими древнерусскими источниками — многое, но далеко не все. Изяслава Ярославича еще около 1040 года отец женил на сестре польского князя Казимира I, а в пору киевского княжения Изяслава в Польше правил сын Казимира Болеслав II (1058–1079, король с 1076 года). Поэтому неудивительно, что пути изгнанника приводили его именно в Польшу и что, прежде всего, на Польшу были ориентированы его внешнеполитические связи. Братьям Изяслава приходилось искать себе в Западной Европе союзников, способных нейтрализовать воинственного польского князя (этим напоминавшего своего тезку и прадеда Болеслава Г). Некогда единая внешняя политика Руси раздробилась. Проследить за хитросплетением переменчивых военно-политических союзов противоборствовавших группировок русских князей мы можем только по западноевропейским источникам, данные которых иногда позволяют лучше понять и происходившее собственно на Руси.
Первое изгнание Изяслава было недолгим; настоящего военного вмешательства Болеслава II не потребовалось, и 2 мая 1069 года, оставив польское войско где-то на Волыни, Изяслав вошел в Киев, по словам «Повести временных лет», «с Болеславом, мало ляхов поим». Об этом эпизоде кроме «Повести» свидетельствуют и польские источники, но ценность их сведений для историка весьма ограничена: скудость фактов в них компенсируется многословными панегирическими анекдотами из жизни непобедимых польских князей, к тому же неверно перетолкованными. Вот что сообщает об интересующем нас сюжете Аноним Галл: «Итак, король Болеслав II, как и великий Болеслав I, врагом вступил в столицу Русского королевства (Ruthenorum regnum) главный город Киев (Kygow) и оставил памятный знак ударом своего меча в Золотые ворота. Еще он утвердил там на королевском троне одного русского из своей родни, которому и принадлежало королевство, всех же восставших против него устранил от власти. О блеск земной славы, о храбрость и твердость воинская, о величие королевской власти! Король, им поставленный, попросил щедрого Болеслава, чтобы тот выехал ему навстречу и даровал ему поцелуй мира, дабы оттого его (Изяслава) больше почитал его народ. Поляк хотя и согласился, но при условии, что русский даст, что он (Болеслав) пожелает. И вот, после того как сосчитали количество шагов коня Болеслава Щедрого от лагеря до места встречи, русский выложил столько же гривен золота (в данном случае гривна соответствовала 200 граммам. — Авт.). И тогда, наконец, не сходя с коня, Болеслав, с улыбкой дернул его за бороду и даровал ему куда как дорогой поцелуй. С тех пор Русь будто бы платит Польше дань».
Что можно почерпнуть из этого рассказа? Он характеризует больше его автора, чем события. Описанное Анонимом прилюдное целование, возможно, и было в действительности, но суть церемонии хронистом не понята: подергивание за бороду — не покровительственный жест победителя, а символическое скрепление договора, известное еще со времен викингов. Винцентий Кадпубек, не имея, что добавить по сути дела, не может, однако, просто оставить все как есть; в результате комизм ситуации возрастает: «Схватив подошедшего короля за бороду, он треплет ее и многократно дергает, приговаривая: «Пусть трепещет эта голова, перед которой надлежит вострепетать вам». Дергая все сильнее снова и снова, он добавляет: «Вот муж, которого мы удостаиваем нашей милости».
Далее следует странствующий сюжет (восходящий еще к Геродоту) о мужьях, отправившихся на долголетнюю войну, и истосковавшихся женах, взявших себе в мужья рабов.
В приведенных рассказах все хорошо, кроме их достоверности: летопись буднично сообщает, как киевляне «избиваху ляхи отай (тайком)» («Повесть временных лет», с. 75).
Так что у Болеслава, вероятно, не было большой охоты вмешиваться в русские дела, когда Изяслав в 1073 году вторично явился к нему, несколько наивно полагаясь на прихваченную казну. «Этим добуду воинов», — передает летописец намерения князя («Повесть временных лет», с. 79). Болеслав деньги отобрал, а «воев» не дал, «показав» Изяславу «путь от себе», а попросту говоря, выдворив его. Польские авторы об этом поступке Болеслава «Щедрого» и «Смелого», естественно, умалчивают, но зато мытарства Изяслава с семьей во время его второго изгнания хорошо отражены в немецких и папских источниках.
Первым в их ряду надо по праву поставить пространное сообщение от 1075 года в «Анналах» Ламперта Херсфельдского. Ламперт работал над своими «Анналами» в Херсфельдском монастыре в конце 70-х годов XI века, и для периода после 1040 года, а особенно — с конца 1060-х годов, они служат источником неоценимым, хотя и заметно тенденциозным: во вспыхнувшем в 1075 году споре об инвеституре между королем Генрихом IV (1056–1106, император с 1084 года) и Папой Григорием VII (1073–1085) анналист был противником Генриха. Впрочем, в занимающем нас фрагменте эта тенденциозность не прослеживается.
«Через несколько дней после Рождества 1074 года в Майнц (на Рейне, при впадении в него Майна) к Генриху IV «явился король Руси (Ruzenorum тех) по имени Димитрий, привез ему неисчислимые сокровища — золотые и серебряные сосуды и чрезвычайно дорогие одежды — и просил помощи против своего брата, который силою изгнал его из королевства и сам, как свирепый тиран, завладел королевской властью. Для переговоров с тем о беззаконии, которое он совершил с братом, и для того чтобы убедить его впредь оставить незаконно захваченную власть, иначе ему вскоре придется испытать на себе власть и силу Германского королевства, король немедленно отправил Бурхарда,[145] настоятеля Трирской церкви. Бурхард потому представлялся подходящим для такого посольства, что тот, к которому его посылали, был женат на его сестре, да и сам Бурхард по этой причине настоятельнейшими просьбами добивался от короля пока не принимать в отношении того (то есть Святослава) никакого более сурового решения. Короля Руси до возвращения посольства король (то есть Генрих) поручил заботам саксонского маркграфа Деди, в сопровождении которого тот и прибыл сюда».
145
Бурхард был настоятелем собора Св. Симеона в Трире, а вовсе не трирским архиепископом, как можно понять Ламперта (praepositus ecclesiae Trevirensis) и как пишется в некоторых более поздних источниках. Эта ошибка вошла и в научную литературу.