Сотник на мгновение оторвал свои глаза серые от ее очей, да случайно на губы алые посмотрел, а потом на шейку лебединую. Ох как ему захотелось прикоснуться к ним, поцеловать, ощутить вкус кожи шелковой да персиковой. Вспомнил он, какая она вся сладкая. Вовек того не забыть. Даже запах помнил ее цветочный. Вот и сейчас пахнет вся, как весенняя травка свежая. Хотел уже было приложиться устами своими к шейке нежной, да очнулся вовремя. Девка ведь того и хотела! Чтоб поцеловал он ее да размяк, как тюфяк, от сладости кожи персиковой. А коли сделает он это, перестанет над собой властвовать, даст девке волю над ним творить. Не бывать тому! Ни одна баба не заставит его голову потерять! Даже эта.
И Ярослав снова разгневался, план змеи подколодной разгадав. Оттолкнул ее от себя, да и залепил ладонью по щеке наотмашь. У Святославы аж кровь из губы пошла.
– Я научу тебя послушной быть да пригожей. У меня все бабы сапоги лижут!
Святослава же, рукой кровь с лица отерев, посмотрела на сотника прямо да без страха. А глаза праведным гневом горят.
– От одной пощечины не будет девка киевская сапоги лизать! Не на ту напоролся. Да и ладно ли сотнику княжескому в тереме гостью свою избивать?
От напоминания о князе да о воинском чине его Ярослав еще больше рассвирепел.
– А ты не гостья, ты бесстыдница низкая! Девка честная не ходит по домам к сотникам да не заходит в терема без спросу. Вот и буду с тобой обращаться подобающе!
И кинулся к ней, стал платье срывать.
– Не смей! – вскрикнула Святослава. – Разбойник подлый!
– Сама пришла предлагаться, тебя никто не звал, вот и поплатишься. И мне никто дурного слова не скажет, что понасиловал!
И стал новгородец дальше одежды на девице рвать. Святослава вырывалась, кричала, да все попусту. Сильные руки ее вмиг скрутили да нижнюю рубаху разодрали. Встала она пред Ярославом в чем мать родила.
Увидев прелести ее женские, сотник чуть в сторону отошел, как будто ослеплен был светом ярким. Открылись ему и грудь ее высокая нежная, и бедра точеные, ножки стройные да ладные. Она вся стояла перед ним, словно статуя греческая прекрасная, коих Ярослав много в Саркеле у богатых хазар повидал. Вздохнул сотник глубоко-глубоко. Вскипели в нем кровь молодецкая да желание дикое. Подошел к девице, заглянул в глаза изумрудные. А девица стояла гордо, не плакала, только побледнела сильно да наготу свою прикрывала волосами золотыми.
Ох как захотелось Ярославу прикоснуться к волосам этим, словно руно золотое, зарыться в них лицом да вдохнуть запаха девичьего! Всю волю свою собрал, чтобы не поддаться соблазну. Понял, что если хоть раз к ней прикоснется, вовек уже от неё не откажется. Не сможет отпустить ее более.
– Убирайся, – лишь проскрипел тихо голосом, еле сдерживая жар молодецкий.
Святослава медлить не стала. Потянулась было к одежкам, что на полу были, но Ярослав ее опередил.
– В чем есть убирайся!
Купеческая дочь побледнела от услышанного. Она же голая! Неужто он хочет ее так из дому выгнать? Ярослав же, заметив, что девица замялась да посмотрела на него умоляюще, схватил ее за руку и потащил к двери.
– Нет, пожалуйста, прошу тебя! – закричала она.
– Ты себя опозорила, в мой дом придя. Вот иди и свой позор далее показывай, – гневно ответил Ярослав, да и выставил девку за дверь на холод уличный.
Святослава, очутившись во дворе, ахнула да лицо руками прикрыла. Вся побагровела от стыда такого да от обиды смертельной. А во дворе дружинники стояли. Они уставились на девицу голую, златыми волосами лишь до бедер прикрытую, да ошалели от увиденного. Смолки все, девицу жадно глазами поедая. Святослава кинулась прочь, опозоренная, чтоб хоть куда-нибудь спрятаться, но кто-то схватил ее сзади руками крепкими.
– Нет, нет! – заверезжала девица, будто ее режут, вырываться стала.
– Да это я, Радомир! – закричал ей на ухо дружинник и накинул плащ свой на тело оголенное. – Идем в дом мой, там Мила.
Ощутив на себе ткань грубую, что все ее тело прикрыло от глаз похотливых, Святослава успокоилась и позволила Радомиру себя отвести. Шла быстро, голову за волосами спрятав, чтоб никто не признал в ней дочь купца Кузьмина.
***
В доме же Мила ахнула, когда подругу свою увидела обнаженную, в одном лишь плаще.
– Да кто же посмел? – воскликнула она.
– Ты лучше иди одежды свои принеси, да не расспрашивай, не до того сейчас! – повелел ей муж.
Мила сразу же исчезла в своей горнице, одежки подбирать.
– Ну, ну, успокойся, – сказал ласково Радомир Святославе. – Здесь ты в безопасности. На, медовой выпей, согрейся, – и протянул ей кружку, напитка полную.