Первая глава
Теперь нет Петербурга.
Есть Ленинград;
но Ленинград нас не касается -
автор по профессии гробовщик,
а не колыбельных дел мастер.
Конст. Вагинов
Вся эта довольно нелепая история приключилось давным-давно, в городе Киеве, в баснословных девяностых годах, когда все мы были на тысячу забытых книг умнее - и моложе на добрую дюжину предательств и компромиссов.
Вторая глава
Ты помнишь, Иванна, как все начиналось? Вспоминаешь хотя бы иногда те долгие вечера в натопленной коммуналке, курение в форточку, заснеженную улицу Артема за окном и как вы с Петей заклеивали рамы этого окна длинными смешными полосками из бумаги?
Но это вам с Петром так фантастически повезло: своя комната в самом сердце города, пускай туалет и душевая общие для всех жильцов. Такой себе булгаковский уют, только камина не хватает и печеной картошки в остывающей золе. Я не завидую, я просто вспоминаю. Не знаю, как ты Иванна, а я теперь вспоминаю все чаще. Странное было время.
Помню, почти все знакомства и преимущественно - все интриги разворачивались ради обладания музыкальной записью, фильмом или книжкой. Имена и названия как пароли, по которым отыскивались родственные души и вычислялись такие же свернутые набекрень мозги. Помимо приобщения к прекрасному, пластинки, книги и кассеты становились своего рода билетом, открывающим двери всё новых знакомств. А значит, очередных хитроумных комбинаций.
Вспоминаю наши первые фильмы Джима Джармуша и «Небо над Берлином», снятые будто для нас, молодых киевлян конца восьмидесятых-начала девяностых. За одну такую видеокассету, одолженную на вечер, можно было выменять три часа счастья с любимой женщиной наедине в отдельной квартире - ведь все мы, за редкими исключениями, жили вместе с родителями.
Вспоминаю пластинки английской фирмы «Leo Records», которые где-то умудрялся доставать Дима с Первого национального радио. Магнитные записи Ника Кейва, Тома Уэтса и Swans. Журналы «Иностранная литература» с «Хазарским словарем», а ещё номера, посвященные постмодернизму и литературе ужасов, первые книги Пелевина, «Тропик Рака», Кастанеду и Керуака. Помнишь, Иванна? А репринты «Практической магии» доктора Папюса, стоившие баснословных денег и совершенно бесполезные с практической точки зрения? Я бы спросил тебя, Петя, помнишь ли ты - кабы знал, в каких краях обретается теперь твоя душа.
Вспоминаешь ли ты родной город, Иванна, хотя бы иногда? Иванка-киянка, как называл тебя тот долговязый с машиностроительного, с чубом, но без усов - не росли, хоть ты тресни. Он все агитировал, звал на митинги, обещал какие-то забастовки, даже стыдил. А ты, как всегда, глядя в упор тяжелым взглядом, отвечала, что ты - киевлянка.
«Киевлянин - это внутреннее состояние обитателя провинциальной столицы, - так ты писала унылой зимой девяносто второго в статье для какого-то самодеятельного журнала, но так и не дописала: тогда все куда-то что-то писали, кто стихи, кто пьесы, кто статьи. - Состояние, которое никак не связано с происхождением или местом рождения. Крестьяне, плотно заселившие рабочие околицы во время очередного строительного бума, который пришелся на 60-е годы ХХ века, так и не смогли стать киевлянами в полной мере. Даже их дети и внуки, которых горожане называют с оттенком лёгкого презрения «киевлянами в первом/втором поколении», за редкими исключениями остались обитателями обеих Борщаговок, Лесного массива или Нивок».
(Топонимы эти бесхитростно признаются нам в том, что на месте приземистых, словно деревенские хаты, хрущёвских пятиэтажек, раньше вовсю колосилось, шумело ветром и пело восходу солнца, Иванна.)
«Но это внутреннее состояние можно и приобрести. Немало иногородних граждан СССР родились киевлянами, сами ещё не подозревая об этом. Просто однажды сошли с поезда на перрон центрального ж/д вокзала, прогулялись под каштанами на Крещатике, спустились по Андреевскому на пьяненький Подол, отдохнули на ступенях набережной речного вокзала и вдруг осознали - всю жизнь, осознанно или нет, они искали на земле место, похожее на Киев, чтобы остаться здесь.
В то же время провинциальный, сонный и неспешный, Киев издавна выдавливал за городские границы всех тех, кто родился чересчур талантливым и дерзким. Ведь и дерзость, и беспокойство таланта не слишком-то и уместны в каштановом городке, где ощущение сиесты не отпускает на протяжение всего дня. По Генри Миллеру, в Париж приезжали жить и умирать. Киев же - самое подходящее место для того, чтобы здесь появиться на свет, набраться сил от речного ветра, переспевших черешен и горячего украинского хлеба с салом, чей вкус ценят даже на обратной стороне Земли. Родиться, вырасти, понять, чего ты стоишь - и уехать навсегда».