— Расщедрился поляк, даже не ожидала, — проговорила она. — Что с ними церемониться! На днях непременно посещу Крамалея, попрошу надбавки и предложу относительно его Милицы испробовать те же решительные меры.
Она вошла в гостиную. На диване сидела Недригайлова с Ферапонтом Григорьевичем. По лицу чиновницы скользила улыбка кокетливой иронии. Видно было, что собеседник ей не нравился, но все же она хотела завлечь его. На лице Сысоенки выражалось уж что-то совсем неопределенное: оно походило на полную улыбающуюся луну; брови каким-то изгибом приподнялись вверх, глаза сощурились, нос сузился, щеки покраснели и лоснились, губы улыбались лукаво. Он то и дело прищелкивал перстами, говорил вполголоса, скрадывая слова, больше междометиями и уж как они понимали друг друга — Аллах ведает!
Окинув всех и все хозяйским, внимательным взглядом, Балабанова подошла к Сапрыкину, помещавшемуся в буфетной.
— Устали, Татьяна Ивановна? — участливо осведомился он, предупредительно подавая ей стул.
— Да, не без того. Наташа, иди в переднюю. Алексеевна, вы мне стакан чаю, — распорядилась она.
— Где же другая старуха? — осведомился Сапрыкин.
— Запила и я прогнала ее вон. Грубить начала невыносимо.
— Как, Татьяна Ивановна, с Затынайкой выгорает дело?
— Она сегодня хотела быть у меня, и, вероятно, что-нибудь помешало. Мы в прекрасных отношениях. Я мало-помалу воздействую на нее.
— Он буквально теряет терпение, меня даже выгнал. Для вас, Татьяна Ивановна, я присмотрел очень хорошенький домик с постройками во дворе и садом. Просят тридцать тысяч.
— Посмотрю на днях и, не откладывая в дальний ящик, куплю, — сказала Балабанова. — Сколько денег я переплатила за квартиры — числа нет, а все чужое.
В комнату вошел новый гость, господин лет сорока с лишним, рано облысевший, изношенный, с огромными навыкате глазами, баками вокруг щек, в безукоризненном белье и ловко сшитом платье. Это была довольно известная личность в финансовом мире, некто Крыса, старый холостяк, любящий все эксцентричное.
Он присел рядом с хозяйкой, вынул платок и отер им свое лицо.
— Как живете-можете? — сказала Балабанова.
— Скучаю… Тоска по обыкновению заела, тоска и к тебе пригнала. Сумей разогнать сплин — озолочу, — сказал он.
— В клубах скучно, шантанах — тоже, театры мне давно надоели, да и вообще вся комедия жизни. Прикончить бы с собой, что ли?..
— О, что вы, помилуйте! — воскликнула Балабанова. — Кому же тогда жить и пользоваться благами? — Неудачную минуту выбрали приехать ко мне. Сейчас и у меня не развеселитесь.
— Валентинов говорил, что у тебя иногда отводит душу, — Крыса нагнулся и шепнул ей несколько слов… Балабанова состроила серьезную физиономию.
— Обещаешь?… Ладно… Пойти разве перекинуть в картишки. Кстати, вон и Валентинов там, — сказал Крыса и двинулся к игрокам, где его встретили шумными приветствиями и восклицаньями.
Балабанова тоже прошла вслед за гостем и ей вдруг взгрустнулось. Бывало, этими вечерами заправлял Виктор Головков, а теперь, неблагодарный мальчишка, отказался от нее. Неужели она простит ему измену?.. Сумеет ли Алексеевна в точности выполнить ее поручение?.. Пожалуй, старуха подопьет и разболтает все. Простить Головкову она не может, — это выше ее сил.
Также необходимо ускорить развязку между Крамалеем и Затынайкой. Слишком долго тянется эта история и ей уже надоело.
Только с какой стати она будет делиться с Сапрыкиным, когда с ее стороны столько хлопот, труда и материальных затрат. Разве какую-нибудь сотенку-другую выкинет ему по своей сердечной доброте.
IV
Утром Балабанова, совершив туалет, выехала из дому. Солнце грело по-весеннему и от вчерашнего снега следа не осталось.
Подобрав ротонду, она подошла к роскошному барскому дому и позвонила.
Отворил лакей.
— Встал уже?… — осведомилась Балабанова.
— Кушают уже чай, — ответил слуга.
Полная, с упругим перетянутым станом горничная пронесла поднос с чаем, вафлями и лимоном.
— Вот передайте карточку, — сказала Балабанова, испытывая невольное чувство робости, давно незнакомое ей, и, остановившись перед зеркалом, оправила кружево около шеи.
— Пожалуйте, — через минуту возвестил лакей и проводил ее в кабинет.
Татьяна Ивановна вошла и тяжелые двери плотно затворились за ней.
Крамалей сидел за письменным столом. Перед ним лежали какие-то бумаги и стоял только что поданный чай.
— Садитесь, — мягко сказал он Балабановой, указывая на место против себя.