Гости кричали «горько». Тоня и Савва чинно целовались. Только в эти минуты Мария, зная, что на нее никто не смотрит, кусала губы. Ей, лишь ей одной было здесь действительно горько.
Слегка подвыпивший Савва подошел к ней и стал говорить о том, что Мария — его лучший друг, что он ее глубоко уважает: таких людей, как она, он еще в жизни не встречал. «Будь моим другом навеки, — сказал он. — На всю жизнь».
— Савва, ты пьян, — качала головой Мария и смеялась.
В разговор, — если сентиментальные заверения Саввы в вечной дружбе и несколько истерический смех Марии можно назвать разговором, — ввязался один из дружков Саввы. Их на свадьбе был целый взвод. Так вот, один из них: как же его звали? Платон или Харитон? Нет, кажется, Антон…
Этот Антон или Харитон подошел к Савве и сказал:
— Друг мой любезный! Ты уже женат и по крайней мере на год лишаешься права ухаживать за девушками.
— Целый год! — простонал Савва.
— Целый год! — смеясь, подтвердил Антон-Харитон. — Ухаживать буду я.
Он и вправду стал ухаживать. Мария танцевала с ним, слушала его бородатые анекдоты и затасканные комплименты. И даже смеялась. Ей и в самом деле стало легче. Как-никак она уже не была так одинока на этой свадьбе. Широкоплечий Антон — или как там его? — заслонил ее от Саввы, от всех. Чего же ей еще надо?
А поздно ночью тот же Антон навязался провожать ее. «Еще полчаса пустой болтовни», — безразлично подумала Мария. Но болтовня, видимо, надоела и самому Антону-Харитону. Он схватил Марию за плечи и поцеловал.
Она оттолкнула его и смерила уничтожающим взглядом.
— Я вас презираю, — процедила она сквозь зубы, — ступайте прочь…
Саввин дружок — как же это его звали? — остолбенел.
Больше она его не видела.
А с Саввой и Тоней она изредка встречалась. Редко, потому что теперь все вечера у Марии были заняты: она увлекалась английским, посещала еще какие- то курсы, взяла добавочные дежурства в поликлинике.
Однажды встретила Савву в парке, там, где они когда-то гуляли втроем. Боже, как обрадовалась! Возможно, и он заметил, хотя она умела не обнаруживать своих чувств. Заговорила с ним про его работу в газете. Сердилась на него, укоряла: «Ты способный, тебе надо учиться и побольше думать над каждой статьей. А так что получается? Женился — закружился».
Савва вяло отбивался от ее наскоков, обращал все в шутку и снова называл ее своим лучшим, своим настоящим другом.
Почему она не вышла замуж? Никогда себя об этом не спрашивала. Спрашивали другие. Конечно, женщины. Глупый вопрос. Что на него можно ответить? Не вышла — и всё тут. Кому до этого дело?
Может быть, когда-нибудь, лет через десять, а еще вернее через двадцать, она спокойно расскажет какой- нибудь близкой подруге, что не вышла она замуж потому, что при мысли о замужестве она вспоминала Савву и ей становились противны все остальные мужчины.
Одно время она встречалась с молодым врачом. Встречи эти длились почти год — зиму, весну, лето… Он звонил ей на работу, иногда приходил домой. Очень редко, потому что Мария под всякими предлогами избегала приглашать его к себе. Свободнее и лучше она чувствовала себя с ним на людях — в театре, на берегу Днепра. Они даже целовались. Или, может быть, Мария просто терпела, когда он ее целовал? А потом что? Потом он объяснился в любви. Он сиял и принял шутливо-торжественный тон («О моя несравненная Джульетта!»), считая, что все само собою разумеется. И был чрезвычайно удивлен и обескуражен, когда она ответила «нет». Без всяких объяснений. «Нет» — и всё тут. Не могла же она ему сказать, что ей просто стало скучно с ним. Нестерпимо скучно. Да и он не понял бы ее. Другое дело, если бы он помог ей все забыть. А случилось наоборот. Слушала его и думала: «А Савва сказал бы по-другому. А Савва сделал бы не так…»
Ну а потом? Потом наступил день, о котором Марии было стыдно вспоминать. Она встретила Тоню с голубым свертком на руках. Тоня смеясь откинула угол одеяльца, и Мария увидела сморщенное личико с глазами, круглыми как пуговки.
Мария нерешительно коснулась пальцем синеватой щечки.
— Не бойся, — смеялась Тоня, — возьми на руки. Подержи немного. Пора уже и своего завести. Ей- богу, Марийка, пора. Почему ты замуж не выходишь?
— Успеется.
— Ждешь рыцаря без страха и упрека?
— Вот именно.
— Долго придется ждать. Они только в романах водятся, и то… Ищи обыкновенного человека.
— А мне и нужен обыкновенный рыцарь. Только я хочу, чтоб и он меня искал.
— Э-э, Марийка, в наше время высоко ценится инициатива.
— Чего нет, того нет.
— Ну, если не инициатива, то хотя бы… — у Тони запрыгали чертики в глазах.
— Что хотя бы? — Мария ни малейшим движением не показала, как ее раздражает этот разговор.
— Хотя бы, в соответствующий момент… иной раз бывает… девушке не следует говорить «не надо». — Это «не надо» Тоня произнесла прерывистым шепотом, именно так, как иногда говорят девушки, и звонко захохотала.
Кровь ударила Марии в лицо. Она пристально посмотрела на Тоню, но сразу же поборола свою вспышку, нашла в себе силы улыбнуться и ответить какими-то незначащими словами.
Конечно, Тоня не ее имела в виду, она сказала это просто так. Это была шутка без адреса. Но она больно напомнила Марии тот вечер, когда она и Савва бродили допоздна в пригородном лесу и говорили-говорили. Люди, события, книги, близкое и далекое, прошлое и будущее — всё переплелось в этом разговоре. И как они понимали друг друга!
Мария взволнованно сказала: «Сколько поэзии подарил нам этот вечер!» Савва молча обнял ее, прижал крепко, еще крепче. И тогда она, тяжело дыша, прерывисто прошептала: «Не надо».
Чего она боялась? Его горячих, нетерпеливых рук? Нет. Ей было жалко этих минут душевной полноты, нежности. Молчать бы, молчать, и только. «Ты слишком строга, Мария, и тебя трудно понять». Горе мое, что же тут понимать?
С той же вымученной улыбкой Мария продолжала слушать Тонину болтовню:
— Я тоже раньше так охала: «Не на-адо»… А с Саввой, нет уж, поумнела.
Тоня смеялась на всю улицу. Еще минута, и Мария не выдержала бы: «Замолчи!» Задавленный крик камнем застрял в груди. Улыбка стала недоброй, и все-таки она улыбалась. «Боже, как ему немного надо. Как им всем немного надо. Но зачем мне знать об этом, думать об этом? Зачем?»
Она уже и смотреть не могла на полное, кровь с молоком, лицо Тони. А та, сверкая глазами и зубами, снова протягивала ей ребенка, лукаво приговаривая:
— Возьми, подержи. Это, говорят, девушкам на счастье.
Мария отвела руки за спину. Теперь она уже другими глазами посмотрела на розовый комочек с круглыми, как стеклянные пуговки, глазами… Судорога сжала ей горло, камень в груди все рос и рос. Зависть, отвращение и еще какое-то очень недоброе чувство переполнили ее. «Что это? — ужаснулась она. — Откуда во мне эти звериные инстинкты? Я подлая, просто подлая».
И вместе с тем другая мысль стучала в голове. «Неужто Тоня догадывается, что я… что Савва мне нравится. Нравился, нравился! Все прошло, все прошло. Тоня ни о чем не догадывается, а Савва не мог ей ничего сказать».
Образ Саввы, отступивший было на задний план, снова больно напомнил о себе. Савва, конечно, не знал о той горькой радости, которую ей давали их короткие, случайные встречи. «Как живешь, что поделываешь?» — «Почему ты не приходишь к нам, Марийка? Я часто ловлю себя на мысли: это надо рассказать Марийке, интересно знать, что она думает». — «Правда? — в глазах Марии загорались огоньки. — Правда, Савва? Рассказывай сейчас, рассказывай обо всем. И не торопись, пожалуйста. Успеешь на насест».
Не хватало часа, не хватало и двух, чтоб поделиться мыслями, поспорить. Нет, Савва не такой, как другие. Будни не погасили в нем живого огня.
Но вот на углу Савва замечал часы и останавливался. Взгляд Марии становился ледяным.
— На насест?
— Пора, — говорил Савва. — Приходи завтра, Марийка.