— Приветствую, азиатка.
Кийя вспыхнула, но сделала вид, что не поняла. Верховный жрец посмотрел на наследника с откровенным неудовольствием, но тот принял его взгляд вызывающе, глаза в глаза.
Дальше молодые супруги находились рядом. Они отстояли положенную службу в храме Амона, и Кийя, растеряв остатки сна, замирала от волнения рядом с Аменхотепом. Он был так близко и так далеко одновременно. Краем ладони она чувствовала тепло его бедра. Обонянием старалась поймать и удержать легкий запах мирры, исходивший от его кожи. Скосив на него взгляд, видела, как лукаво вспыхивают в ответ его глаза, обведенные черной краской. Огромные колонны в храме казались ей уже не зарослями гигантского тростника, а напоминали по своей форме фаллосы, отчего в животе становилось сладко и жарко.
После службы в храме Амона-Ра молодые супруги медленно, церемонно отправились по улицам Фив, останавливаясь в других храмах и делая подношения богам. Толпы горожан приветствовали их криками и цветами, жрецы читали над ними молитвы, и в конце концов голова Кийи закружилась от этого нескончаемого хоровода. Под вечер они остановились в маленьком храме, посвященном неизвестному царевне божеству. Оно изображалось в виде солнечного диска с протянутыми вниз лучиками-руками. Кийя сразу поняла, что эта остановка особенная. Храм был необычным — без крыши, с множеством маленьких алтарей, расставленных по всему периметру помещения. И еще в нем не было жрецов. Но главное — это преображение Аменхотепа. Отстраненный или откровенно саркастический по отношению к другим богам, здесь он стал совсем другим. На лице отобразился священный трепет, глаза сияли, руки любовно раскладывали по алтарям подношения — цветы, вино и пищу. Подняв взгляд к небу, Аменхотеп стал нараспев декламировать гимн:
Гимн был сложен на простом языке, который Кийя понимала. Она невольно заслушалась прекрасными словами.
Когда он закончил, на некоторое время установилась тишина. Кийя задумалась над текстом, в котором угадывала бездны смысла, но не могла собрать свои мысли-вихри.
— Тебе понравилось? — спросил муж. — Ах да, ты же не понимаешь ни слова. Тебе и невдомек, что это я сам сочинил. Даже если бы ты понимала язык, тебе никогда не постичь главной идеи. Глупая маленькая азиатка. Впрочем, не маленькая, ростом с меня. — Аменхотеп усмехнулся и взял ее за подбородок. — Красивая глупая азиатка.
С этими словами он стремительно приблизил к ней лицо и поцеловал. От неожиданности у нее подкосились ноги. Увидев так близко глаза фараона, властно поблескивающие из-под тяжелых век, она не смогла выдержать этого темного мерцающего взгляда. Зажмурившись, она потянулась к нему всем телом. Не смея прикоснуться рукой, она прижалась к нему грудью. Совсем рядом ощутила биение сердца, бархатистость кожи, запах драгоценных масел, смешавшийся с легким запахом свежего пота. Его горячий, сухой рот увлажнился и стал медленно то затягивать, то раскрывать ее губы, слегка касаясь их нежным языком. Кийя почувствовала на своем языке аромат его дыхания и задрожала от испепеляющего, дикого желания отдаться ему прямо здесь и сейчас.
Но момент волшебства кончился так же неожиданно, как и начался. Аменхотеп отстранился и произнес:
— Этот день когда-нибудь закончится? Смертельно хочется есть и пить.
Кийя смотрела на него во все глаза. Лицо фараона было равнодушным, глаза — усталыми. Неужели это тот самый человек, который целовал ее только что с таким упоением? Сопровождающие лица, столпившиеся у входа в святилище, тотчас зашумели, загалдели и принялись расхваливать чудесный пир, приготовленный во дворце по случаю радостного события. На Кийю они смотрели как на пустое место, словно не произошло ничего из ряда вон выходящего. Едва сдерживая слезы, она побрела вслед за мужем и заняла свое место на колеснице. «Вот если я сейчас вдруг перестану держаться за поручни и упаду под копыта и колеса, хоть кто-нибудь обратит на это внимание? — с горечью подумала она и тут же зло оборвала сама себя: — Вот только лошади идут шагом. Умереть я не смогу, зато позора не оберусь. Мне и так уже достаточно унижений».