К ее великому облегчению, Нефертити на пиру не присутствовала. «Если бы высокомерная дрянь явилась и сюда — я завтра же уехала бы из этой страны бестактных невеж», — думала она, хотя понимала, что обратного пути нет. Но на этом празднике Кийя была царицей. Она сидела рядом с мужем и старой царственной четой. Ее расспрашивали через переводчика о делах в Митанни и во всем Междуречье, пытались выяснить тонкости взаимоотношений Тушратты с хеттским царем и ашшурским наместником, спрашивали об урожаях и наводнениях — обо всем, о чем принято спрашивать высокопоставленных иноземцев. Кийя охотно и подробно отвечала, не выходя за рамки дозволенного ее отцом, даже пыталась блеснуть остроумием, что не слишком удавалось через толмача. Она уже начинала искренне жалеть, что с самого начала не открылась в своем знании египетского языка. Даже подумывала, а не повеселить ли ей компанию неожиданным признанием. Но вовремя спохватилась и не пожалела. С количеством выпитого вина языки гостей развязывались, все понемногу стали забывать о героине вечера, толмач удалился, и высокие особы стали обсуждать дела политические, не таясь азиаткой царевны. Кийя очень многое узнала о планах и проблемах Египта, о чем следующим утром подробнейше рассказала в письме своему отцу. Официальным письмом она сообщила о своем благополучном прибытии и теплом приеме, оказанном хозяевами. А в неофициальном послании, передаваемом через строго засекреченный канал, описала политическую ситуацию, пожаловалась отцу на свое одиночество и на равнодушие супруга.
Последнее особенно расстроило молодую жену. Вместо того чтобы провести первую брачную ночь в бурных ласках, она наблюдала, как Аменхотеп Четвертый сверх меры напился и заснул прямо за столом. Глотая слезы обиды, Кийя проследовала в свои покои Места Красоты и теперь не знала, когда муж почтит ее своим визитом, да и почтит ли вообще.
Потянулись долгие дни ожидания. Кийя успела немного разлениться за это время. Каждодневные мирные развлечения — чтение, музицирование, прогулки на лодке и пирушки с приглашенными артистами — расслабили ее, заставили гнев на мужа и соперницу смягчиться. В конце концов, она не одна такая, кругом полно красивых и высокородных женщин, которые не удостоились даже одной ночи с государем. И ничего, живут в свое удовольствие, купаются в роскоши, не отказывают себе в маленьких слабостях, таких, как дорогие вина, сладости и ласковые рабыни.
То, что в Месте Красоты царят совсем не целомудренные нравы, Кийя поняла очень скоро. В гареме был очередной праздник — артисты из Мемфиса веселили царских жен. Кийе нравились такие представления — они давали ей ключ к пониманию особенностей египетского языка и народной мудрости. В этот раз артисты изображали сцены из басен. Женщины вокруг хохотали над артистами, обряженными в кота и гусей, обезьян и шакалов, а Кийя с интересом следила за происходившим перед ее глазами. Остроумные сценки были поначалу нравоучительными, но чем ближе к ночи и чем меньше вина оставалось на столах, тем более легкомысленными они становились. Когда же вся ряженая братия нацепила на себя огромные потешные фаллосы и принялась разыгрывать нечто уж совсем непристойное, Кийя решила покинуть пир. Но не успела она выйти за дверь, как к ней подбежала сестра и, схватив за руку, жарко зашептала:
— Не уходи, впереди самое интересное.
— Благодарю, я уже насмотрелась.
— Да нет же, представление скоро закончится. Потом мы перейдем в покои Зугарти, и пир продолжится.
— Кто мы? Все жены?
— О нет, только избранные. Остальные и не знают, что мы собираемся. Смотри и ты не проболтайся старухе, не то она донесет Тии — и нам конец.
— Почему конец? Что такого в этих сборах?
— А вот увидишь, — таинственно сказала Гилухеппа и, блеснув глазами, вернулась на свое место.
Кийя была заинтригована и села в свое кресло, несмотря на брезгливость к скабрезным шуткам. Но остальным это, похоже, нравилось, потому что когда артисты закончили свое выступление, для них приготовили столики с щедрым угощением.